Чужие дороги

Лиля ответила ему словами прапорщика Зубейко, после того, как солдаты случайно уронили на беднягу ведро с краской. Не нарочно, но точно попали, со второго этажа упустили...

Часть внимала восхищенно, Тони исключением не оказался. Выслушал со всем почтением — и толкнул Лилиан в шлюпку.

-Живо!!!

Пришлось повиноваться.

Ничего, сочтемся еще, ты от возмездия не уйдешь, поганец...

Матросы ударили веслами по воде, и шлюпка почти полетела к кораблю. На берегу остались только лошади.

>!< * *

Ганц Тримейн только что зубами не скрипел.

Очередной труп.

Но сегодня было почему-то особенно обидно.

Девушка лежала скорчившись, словно замерзла. Такая вся...

Легкая, воздушная, удивительно красивая даже после смерти. И на голове — веночек из белых роз.

Вот этот венок Ганца и добил.

Мужчина аж зубами заскрипел.

И ведь это явно та же мразь! Тот же почерк!

Порезы, раны, отрезанный мизинец... да когда ж ты угомонишься, сволочь?

Хотя ответ Ганц тоже знал.

Ни-ког-да.

Бешеный пес будет рвать людей, пока его не убьют. Это понятно. Хоть и жалко собаку, но — выбора здесь нет. Или ее жизнь, или твоя.

В данном случае — или жизнь мерзавца, или жизнь девчонок. Таких вот, молоденьких, глупых... на этой была только рубашка.... какая-то странная. Балахон, застегивающийся сзади на пуговицы.

Ганц задумался.

И не сразу услышал детский голос.

— Дяденька, дай монетку?

Очередная попрошайка.

Девочка лет пяти, может, чуть постарше, тощая, в немыслимых лохмотьях, с чумазым личиком, смотрела на него серьезными голубыми глазами. И Ганц не выдержал.

Достал монету из кошелька, полновесную, серебряную, протянул девочке.

— Убери, чтобы не отняли. И вот тебе пара медяков...

Монетки мелькнули и исчезли. Девочка шмыгнула носом, вытерла его лоскутом и вздохнула.

— Тебе ее тоже жалко, да?

— Жалко.

— И мне тоже жалко, она вчера такая красивая была...

Ганц только что уши торчком не поставил.

— Так... детка, тебя как зовут?

-Ида.

— Ида, ты кушать хочешь?

-Да...

— Тогда пошли. Вот харчевня рядом, видишь? «Коронованный лев», там тебя и покормим. Будешь?

Ида кивнула.

Ганц протянул девочке руку, и она ухватилась за его ладонь своей грязной лапкой. О-о-ох...

— Ида, а родители у тебя есть?

— Мамка была, да о том году померла от лихорадки. Батя запил...

— А братишки-сестренки?

— Нет у меня никого. Братик был, да с мамой в поветрие помер.

— Понятно. Что кушать будешь?

В харчевне Ганц заказал девочке большую миску похлебки и мяса. Девочка принялась хлебать прямо из миски, и заодно рассказывать.

Зовут ее Ида, ей восемь лет. Папа у нее шорник, и хороший. Но как мамка померла, так он пьет и пьет, какие уж тут заработки. Скоро и из дома их выгонят.

Тетка из деревни приехала, якобы помочь по хозяйству, Иду она терпеть не может и гоняет в хвост и в гриву. Поэтому девочка старается удрать из дома.

Вот и вчера вечером тетка постаралась найти девочке работу. Мыть посуду от жира Ида не любит, тем более, что ее тетка почти и не кормит, а потому сбежала из дома и устроилась в переулке за борделем. Ей нравится там сидеть.

Ее никто не видит, а сама Ида может посмотреть на дам, на кавалеров... у них шикарные платья, и разговаривают они вовсе не так, как привыкли на улице, и внутри ’ там все роскошно...

Ида подглядывает за чужой жизнью, а потом, поздно ночью, идет домой.

Вот и в этот раз, она сидела за кучей мусора. И видела, как из задней двери борделя вышли трое.

Двое мужчин и девушка в веночке. Почему Ида ее и узнала... точно — она. И босиком она была, как и там. Холодно, небось, а она без сапожек... у Иды — и то обувка есть.

Ганц посмотрел на жутковатые боты, обвязанные в нескольких местах веревочкой, чтобы не развалились, и выругался про себя.

Как, как можно жрать сивуху — и забыть про своего родного ребенка? Которому тоже несладко после смерти матери?

Как!?

Нет ответа...

Ладно, с этим он разберется.

Почему Ида опять сюда прибежала?

А, с утра'тетка была злая, как собака. Орала, дралась, Ида и убежала. А тут частенько выкидывают что-то вкусное... почти целые пироги, фрукты... другие бродяжки сюда не лезут, потому что хозяйка держит злобную собаку. А Иду собаки любят.

И она их любит, у них раньше собака была, только потом померла. Отравили, наверное...

Ганц внимательно слушал откровения девочки.

— А можешь показать переулок, где ты пряталась?

— Конечно, могу.

— Покажи, пожалуйста.–

Ида серьезно кивнула. Она съела все поданное и изрядно осоловела от еды. Пришлось Ганцу подхватить девочку на руки.

Воняло от нее ужасно, а веса почти не было. Как птичка...

И прижалась так же... доверчивый ребенок, пока еще домашний, которого не успела сильно покалечить трущобная жизнь.

Ганц скрипнул зубами.

— Ида, а ты не хочешь научиться ремеслу?

— Ремеслу? А какому?

Ида не подошла бы абы к кому. Но Ганца в трущобах знали. Королевский дознаватель — это вам не кот начхал. Это фигура серьезная.

И оборванцы частенько шептались, мол, Тримейн хоть и суров, но справедлив. И платит честно, и бить не дает... если уж чего, сам в морду дать может, но чтоб просто так человека мордовать — ни-ни.

Потому девочка и решилась подойти.