Чужие души

Сергей Николаевич, не спеша, обдумывая каждое слово, допечатал письмо. Завтра с утра он пойдет в полицию и будь, что будет. Что будет, он прекрасно знал, только это будущее его уже нисколько не пугало. Он еще раз перечитал распечатанный лист и отпил коньяка прямо из бутылки.

Вот все и закончилось. Жизнь не удалась. Хотя неправда. В его жизни всякого хватало. Пусть не самое лучшее, но ведь было и хорошее.

Он вспомнил Ленку, только не теперешнюю Елену Евгеньевну, а ту студентку с короткими непослушными волосами, с открытой, доброй улыбкой. Ленка была его первая любовь. Если бы она еще согласилась тогда поехать с ним на службу, но Елена Лесникова ехать в глушь отказалась. Выходит — не было у них любви. Потом он долго думал, что любви вообще никакой нет. Возможно, не встреть он Женю, так бы и верил в это. И умер он в тот же день, когда ее похоронил.

Сергей Крапивин, сын потомственного военного, всегда хотел быть как отец. А может, ему только казалось, что хочет. Его мнение в семье не обсуждалось и особо не волновало. Традиция — святое. В детстве ему даже казалось, что и на свет он появился только с одной целью — продолжить семейную традицию, а остальное — как будет.

Подкачало здоровье. В кого он удался со слабым зрением, неизвестно. Бабки, и те до последних дней читали газеты без очков. Сергея лечили в Одессе в Институте глазных болезней, потом в Москве. Зрение восстановилось, но надо было выбирать между карьерой и здоровьем. Родители выбрали второе.

На следующий год Сергей благополучно поступил в мединститут, сдав все экзамены на твердые пятерки. На шестом курсе перевелся в Горьковскую военную академию, там же прошел ординатуру и расстался с Еленой.

Если бы не постоянный молчаливый укор отца, он бы думал, что состоялся в этой жизни. Он прошел Афганистан, Чечню, побывал в Африке.

Потом наступил тот роковой год. Сначала умерла мать, а вслед за ней ушла из жизни Женька. Неоперабельный рак — такой вердикт вынесли врачи после обследования.

Его жизнь закончилась. Он начал потихоньку пить. В таком не лучшем виде он и встретил Елену. И начался новый этап его пустой и необустроенной жизни. Конечно, работа в центре это вам не госпиталь с постоянной нервотрепкой, экстренными операциями и дисциплиной. В центре он чувствовал себя сторожем при престарелых дамах. В тишине ординаторской он коротал время за глотком коньяка и компьютерными играми.

Елена была рядом. Он и в центр ехал только, чтобы быть рядом с ней. Больше там делать было нечего.

А сегодня утром хмель прошел, пелена с глаз упала, как упала ослабевшая Вероника Ивановна. Он вдруг осознал, что происходит в центре.

Сергей Николаевич сделал глоток коньяка, не чувствуя ни вкуса, ни аромата. А ведь он догадывался обо всем давно, только не было силы признаться в этом себе.

Сказать о своей догадке Елене он не мог. Сказать — значит уличить ее в преступлениях и самому уйти из центра и больше ее не видеть.

Он на все закрывал глаза и все ей прощал, лишь бы не потерять ее окончательно. Он все надеялся, что в один прекрасный день весь этот кошмар закончится. Он надеялся до тех пор, пока кошмар не коснулся Вероники Ивановны.

Такой в старости была бы его Женька. С такой же осанкой, с таким же спокойным взглядом. Каждый раз, заходя в палату к Веронике Ивановне, он словно видел Женьку. И задерживался в ее палате он дольше всех, слушая в сотый раз ее воспоминания о муже и собаке.

Простить ее смерть Елене он уже не мог. Он просил отменить «лекарство», и она ему обещала. Выходит, он дал себя обмануть. Себя и Женьку.

Сергей Николаевич бегло прочитал написанное и медленно порвал письмо на мелкие кусочки. Утром он сам пойдет в прокуратуру и все расскажет. Еще неизвестно, кому в руки попадет письмо. Хорошо, если заявлению поверят, а если сочтут за бред сумасшедшего? А там, смотри, выбросят в мусорное ведро — и дело с концом.

Осоловевшими глазами Сергей Николаевич еще некоторое время смотрел на экран телевизора, а потом, не раздеваясь, так и уснул, сидя на диване. До самого утра снились ему Женька и молодая новая докторша.

Саша лежала на диване. Мелкая дрожь не унималась. Чай, приготовленный Стрельниковым, не помогал согреться. Она тихонько скулила, уткнувшись в его широкую грудь.

— Саша, не изводи себя. Ты ничем не могла ему помочь.

— Я ведь знала. Я видела это все. Если бы я ему позвонила, предупредила…

Стоны перешли в рыдания, дрожь усилилась.

— Ты ничего не могла сделать, слышишь? Ничего. Саша, ты сама веришь, что Крапивин стал бы тебя слушать?

Она мотнула головой и опять расплакалась.

Утром Крапивин подошел к своей машине и сразу увидел спущенные шины. Колеса срослись с землей. Он оглянулся, пытаясь найти того, кто сделал эту пакость, но вокруг не было ни души.

Придется машину на ночь оставлять на стоянке. Надо спросить у соседей, может, еще кому попортили колеса?

Он некоторое время потоптался возле машины, решая, как быстрее добраться до прокуратуры. Ехать на метро нет смысла, потом придется возвращаться. Получалось, что пешком дворами будет быстрее.