Чужие грехи

— Да помилуйте, кто же его не знаетъ! говорила возмущенная Софья. — Я думаю, каждый извощикъ въ Петербург скажетъ, какъ онъ куролесилъ!.. Въ трубу все дло пуститъ, всю компанію разоритъ въ разоръ! Ужь своего имнія не уберегъ, наслдственное все промоталъ, такъ гд уже ему чужія-то деньги беречь!

— И по-дломъ имъ, по-дломъ! волновалась Олимпіада Платоновна. — Вора на вора сажаютъ, негодяя за негодяемъ къ дламъ приставляютъ, ну, все и развинчивается, все и расползается. Нтъ, вы людей умйте выбирать, вы волковъ въ овчарни не пускайте, тогда у васъ вс эти компаніи и пойдутъ хорошо!.. А они Ржевскихъ въ денежнымъ сундукамъ приставляютъ!.. Господи, и когда это кончится, когда кончится, — просто и ума не приложишь!

Иногда бесды касались и политическихъ вопросовъ.

— Ты вдь знавала короля Фердинанда Второго? спрашивала Олимпіада Платоновна такимъ тономъ, какъ будто Софья была близко знакома со всми европейскими внценосцами.

— Какъ-же! тмъ же тономъ отвчала Софья. — Онъ къ намъ, когда мы въ Неапол жили, съ визитомъ прізжалъ, молодой еще совсмъ былъ…

— Ну да, да! Тогда еще столько надеждъ на него возлагали, говорила Олимпіада Платоновна. — Вотъ, говорили, финансы неаполитанскіе поправитъ, подниметъ силу государства. Ужь газеты трубили, трубили о его доблестяхъ! А теперь не сегодня, такъ завтра воевать со своими собственными подданными придется.

— Да что вы? удивлялась Софья. — И съ чего это?

— А продолжай идти тмъ путемъ, которымъ разъ пошелъ, говорила Олимпіада Платоновна. — А то онъ ошибку за ошибкой творитъ, свое-же дло портитъ, а въ Рим тмъ временемъ новый папа, — тамъ вдь теперь Пій IX папой назначенъ, — реформы разныя длаетъ, ну, неаполитанцамъ и завидно, народъ живой, горячій. И какъ вдь не понять, что безъ уступокъ съ такимъ народомъ ничего не подлать, что головой своей только рискуетъ! Да впрочемъ, вс они, Бурбоны, упрямы, это ужь, врно, фамильное: большіе носы, толщина да упрямство, вотъ и все, что имъ по наслдству достается. И помяни ты мое слово, когда нибудь кром этого у нихъ ничего и не останется.

— Ну, за такимъ наслдствомъ, пожалуй, что и гнаться не стоитъ, смялась Софья.

Въ такихъ разговорахъ о директорахъ, губернаторахъ, министрахъ и короляхъ проводилось время, покуда приходилось пробавляться только газетными извстіями и бранить министровъ и королей, не имя причины журить знакомыхъ и родныхъ. Но, не щадя никого, осмивая и браня всхъ, эти дв женщины не щадили и самихъ себя. По крайней мр, Олимпіада Платоновна стала извстна въ свт именно съ того дня, когда она зло подшутила надъ собой. Ее въ давно былые дни ея молодости назначили фрейлиной къ одному изъ малыхъ дворовъ тхъ временъ; она представилась одной изъ высочайшихъ особъ и эта особа ласково замтила ей:

— Я надюсь теперь видть васъ чаще?

— А разв, ваше высочество, желаете въ своемъ дворц устроить кунсткамеру? наивнымъ тономъ спросила тогда еще молодая Олимпіада Платоновна.

Это вызвало на лицахъ присутствующихъ невольныя улыбки.

— Я вотъ очень жалю, что меня, какъ двушку, нельзя послать на конгресъ отъ лица Россіи, такъ же серьезно продолжала Олимпіада Платоновна.

— Для чего? спросили ее.

— Все бы хоть какое нибудь пугало было, а то теперь нашихъ уполномоченныхъ вовсе не боятся тамъ, замтила горбунья.

Этотъ разговоръ разнесся быстро по городу и за Олимпіадой Платоновной сразу утвердилась слава остроумной и смлой двушки. Сперва ее знали съ этой стороны только въ ея тсномъ кружк, теперь эти качества стали извстны всему большому свту. Къ Олимпіад Платоновн стали заглядывать все чаще и чаще высокопоставленныя лица, находя не только удовольствіе, но и поученіе въ ея меткихъ, дкихъ и смлыхъ бесдахъ. Салонъ ея вдоваго отца, занимавшаго очень видный постъ въ администраціи государства, или, врне сказать, ея салонъ сталъ извстенъ въ Петербург, а потомъ и заграницей, гд довольно долго прожилъ старикъ, какъ одинъ изъ лучшихъ аристократическихъ салоновъ, гд общество подъ вліяніемъ хозяйки смло и рзко обсуждало политическіе и общественные вопросы.

Безпощадне всего относилась Олимпіада Платоновна къ своей «глупости», какъ она называла свою «доброту».

— Вдь вс знаютъ, что я зла, что я старая, сумасбродная двка, говорила она своей наперсниц,- и все таки лзутъ ко мн за помощью. А почему? Потому, что вс знаютъ, какая я эгоистка: мн непріятно волновать себя отказами, потому я и исполняю всякія просьбы.

— Ну, ужь это вы клеплете на себя, вступалась Софья за свою госпожу. — Просто потому добро длаете, что сердце у васъ доброе.

— И врешь, и врешь, Сонька! сердилась Олимпіада Платоновна. — Если бы у меня было сердце доброе — я ходила; бы отыскивать бдняковъ и раздавала бы имъ все. А я вотъ сижу и не подумаю помочь людямъ, если они сами не придутъ ко мн за помощью.

— Да зачмъ же вамъ еще искать бдняковъ, если ихъ и такъ безъ числа лзетъ? возражала Софья. — И этимъ то всмъ средствъ нтъ помочь, себя урзаете во всемъ…