Чужие грехи

Отравное впечатлніе производили эти дв женщины, эти два обломка старины. Низенькая, горбатая, сморщенная, какъ печеное яблоко, княжна Олимпіада Платоновна Дикаго производила съ перваго взгляда самое непріятное, отталкивающее впечатлніе. Горбатая фигура, длинныя, костлявыя руки, несоразмрная съ туловищемъ большая голова, заплетавшіяся на коду ноги, пестрые отъ неравномрно пробивавшейся сдины волосы, рзко смотрвшіе изъ глубокихъ впадинъ глаза, сморщенная и потемнвшая, какъ старый пергаментъ, кожа, неровный, то грубый, то визгливый голосъ, напоминавшій голосъ молодого птуха, все это сразу отталкивало человка отъ старой отставной фрейлины. Но были люди, любившіе и это обиженное природой существо, и среди этихъ людей первое мсто безспорно принадлежало Софь, повренной, домоправительниц, горничной, молочной сестр, если хотите, подруг Олимпіады Платоновны. Софья была ровесницей барышн, она была съ дтства взята въ барскій домъ, она съ барышней научилась читать и писать, она знала немного по-французски, она здила съ болзненной барышней когда-то за-границу, она знала какой-то печальный романъ въ жизни барышни, она не скрыла отъ барышни и того, что въ ея жизни былъ тоже невеселый романъ. Высокая, высохшая, некрасивая, рябоватая, она тоже производила впечатлніе отталкивающее, непріятное, какъ многія старыя двы. Но Олимпіада Платоновна любила ее боле всхъ своихъ знакомыхъ и родныхъ. Между барышней и служанкой была полная откровенность, была извстнаго рода фамильярность, служанка даже сильно вліяла на барышню, но въ тоже время никогда Софья не смла сама ссть при Олимпіад Платоновн, никогда не смла дать ей какой-нибудь совтъ при постороннихъ, можно даже сказать, что служанка боялась барышню и сильно мучилась каждый разъ, сдлавъ какую-нибудь оплошность и видя необходимость признаться въ этой оплошности, хотя, повидимому, она давно бы должна была привыкнуть, что Олимпіада Платоновна очень мало обращаетъ вниманія на разныя оплошности людей и еще мене на оплошности своей Софьи. Олимпіада Платоновна и Софья слыли каждая въ своемъ кругу «старыми двками», «злючками», «полоумными чудачками», но и вокругъ Олимпіады Платоновны групировались въ минуты жизни трудныя разныя племянницы и племянники, крестницы и крестники, гонимые родителями или преслдуемые кредиторами, и вокругъ Софьи сгрупировалась цлая шайка ея родныхъ, служившихъ у Олимпіады Платоновны поварами, прачками, кучерами и лакеями. Олимпіада Платоновна была не богата, но и далеко не бдна: у нея былъ небольшой капиталъ, крошечное имньице и пенсія въ шесть тысячъ рублей; этихъ доходовъ, конечно, было бы вполн достаточно для нея, но она постоянно нуждалась, сидла безъ гроша, такъ какъ ее обирали вс, кому было не лнь; а такихъ людей среди «захудалыхъ» родственниковъ Олимпіады Платоновны было не мало. Софья въ свою очередь могла бы кое-что скопить, живя на всемъ готовомъ и получая хорошее жалованье и подарки, но у нея никогда не было денегъ: если ее не обирали разные крестники и крестницы, племянники и племянницы, то ее обирала сама Олимпіада Платоновна, вчно сидвшая безъ денегъ и занимавшая ихъ у Софьи. Но каковы бы ни были внутреннія качества этой пары — языки двухъ старыхъ двъ были иногда невыносимы: критиковать и бранить всхъ и все, начиная съ самихъ себя, вошло, кажется, въ плоть и кровь этихъ женщинъ. Когда он удалялись въ Сансуси, он рже встрчались съ людьми, у нихъ меньше являлось поводовъ кого-нибудь осуждать, имъ меньше бросалось въ глаза, какъ живетъ тотъ-то и тотъ-то, но Олимпіада Платоновна получала газеты и между барышней и служанкой ежедневно происходили разговоры въ род слдующаго:

— Ты помнишь, Софья, Валеріана Ржевскаго? спрашивала Олимпіада Платоновна.

— Еще бы! отвчала Софья. — Головорзъ, какъ есть головорзъ былъ! Въ вкъ не забуду, какъ покойная его матушка къ намъ прізжала въ слезахъ, когда его въ долговое хотли посадить за долги! Мы же выручали!

— Ну, да, да! И можешь представить, этого-то мота, этого-то головорза на директорское мсто въ акціонерную компанію посадили! сообщала Олимпіада Платоновна. — Его подъ опекой держать надо, а его директоромъ длаютъ!

— Да что вы! удивлялась Софья. — Да ужь это не другой-ли Ржевскій? Вдь этотъ и не въ чинахъ, и виду надлежащаго не иметъ. Такъ себ, шаркуномъ выглядитъ!

— Да нтъ, вотъ тутъ напечатано: Валеріанъ Ивановичъ Ржевскій, указывала на газету Олимпіада Платоновна. — Другого Валеріана Ивановича Ржевскаго нтъ! Хорошо дла то компаніи пойдутъ! А? Это я бы нашего Митрошку-пьяницу въ домоправители произвела, что бы было? И вдь все такъ, все такъ у насъ длается! А потомъ и жалуются: «ахъ, компанія у насъ лопается!.. ахъ, дла дурно идутъ! ахъ, людей у насъ нтъ!» А! людей нтъ! Длъ некому вести! Скажите, пожалуйста, какая несчастная страна, что и людей не сыщешь!.. Да они бы ко мн пришли спросить, что за человкъ Валеріанъ Ржевскій, такъ я бы имъ, голубчикамъ моимъ, его атестацію дала! Не поздоровилась бы ему, родному!