Чужие грехи

— Я надюсь, что ты, по крайней мр, поторопишься ухать, сухо произнесла она.

Онъ съ недоумніемъ посмотрлъ на нее.

— Я думаю, что съ нихъ довольно несчастія быть твоими дтьми и не для чего длать ихъ еще насчастне, заставляя ихъ оставаться съ тобою, рзко сказала она.

— Ma tante! воскликнулъ Владиміръ Аркадьевичъ и въ его голос послышались рзкія ноты гнва.

Она окинула его глазами и холодно перебила его:

— Я прежде считала тебя, по крайней мр, настолько порядочнымъ человкомъ, что не предполагала въ теб способности мстить дтямъ за мать…

Онъ закусилъ губы отъ безсильнаго бшенства и хотлъ что то сказать, но старуха сдлала уже шагъ, чтобы удалиться, и на ходу съ холоднымъ презрніемъ сказала ему:

— Я ихъ оставляю — чего же теб еще нужно?

Не прощаясь, не протягивая ему руки, не взглянувъ на него, она медленно, переваливаясь съ боку на бокъ, заплетая ногами и путаясь въ плать, ворча что-то себ подъ носъ, направилась вонъ изъ гостиной, сопровождаемая яростными взглядами уничтоженнаго и оскорбленнаго Хрюмина.

III

Въ одной изъ комнатъ въ Сансуси давно уже постоянно были спущены толстыя шелковыя занавси у оконъ. Въ этой комнат царствовала по цломъ днямъ полнйшая тишина. Если кто и проходилъ въ ней, то его шаги были неслышны на мягкомъ ковр, застилавшемъ весь полъ. У одной изъ стнъ стояла большая старинная кровать съ блыми кисейными занавсями. На этой постели лежалъ маленькій больной ребенокъ. Наступала ночь, не онъ еще не слалъ. Въ полумрак, озаренномъ только небольшою лампою съ синимъ абажуромъ, едва можно было разглядть его исхудалое, блдное личико. Это былъ Евгеній Хрюминъ, едва начинавшій оправляться посл тяжелой простуды.

Около постели противъ ребенка сидла Софья, тихимъ голосомъ разсказывавшая ему сказку, какъ гуси-лебеди похитили одного мальчика. Съ того дня, какъ онъ сталъ немного поправляться, она каждый вечеръ разсказывала ему сказки и онъ засыпалъ подъ звуки ея мрной, тихой рчи. Она растягивала слова, удлиняла разсказъ, стараясь усыпить ребенка этимъ разсказомъ. Это была сегодня уже не первая сказка, разсказанная ею, но ребенокъ все таки не засыпалъ.

— Въ нкоторомъ царств, въ нкоторомъ государств жили старичокъ со старушкою, протяжно разсказывала Софья. — У нихъ были дочка да сынокъ, маленькій-маленькій такой…

— Они, Софочка, любили дтей? спросилъ больной ребенокъ.

— Любили, отвтила Софья. — Вотъ и говоритъ мать: «Дочка, дочка, пойдемъ мы на работу, принесемъ теб булочку, сошьемъ сарафанчикъ, купимъ платочекъ; будь же умна, береги братца, не ходи со двора.» Старики ушли, а дочка и забыла, что ей приказывали, посадила братца на травк подъ окошкомъ, а сама побжала на улицу, загулялась, заигралась съ другими дтками. Налетли гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылушкахъ…

— А старички и не знали? спросилъ мальчикъ.

— Не знали, не знали, на работ въ ту пору были, отвтила Софья. — Вотъ пришла двочка, глядитъ — братца нтъ! Ахнула она, кинулась туда-сюда, нигд нтъ! Кликала она его, кликала, плакала она, плакала, — братецъ не откликнулся. Выбжала она въ чистое поле, на широкій просторъ, мелькнули вдалек гуси-лебеди и пропали за темнымъ лсомъ. Давно гуси-лебеди славу дурную нажили, давно маленькихъ дточекъ крадывали…

— А гд мой папа? вдругъ спросилъ ребенокъ, повернувъ на подушк свою головку и смотря прямо въ лицо разсказчицы. — Зачмъ онъ ухалъ?

— Папаша вашъ на служб! У него дла, отвтила Софья.

— А мама гд? спросилъ ребенокъ.

— Мамаша къ бабушк ухала, отвтила Софья.

— Зачмъ же она не простилась съ нами? Взяла и ухала, такъ и ухала, грустно говорилъ ребенокъ, какъ бы впадая въ раздумье.

— Бабушка очень захворала, потому она и торопилась ухать, объясняла Софья.

— И насъ не взяла къ бабушк, шепталъ какъ бы въ забытьи ребенокъ.

— Нельзя къ больной было взять. Вы бы шумть тамъ стали, а бабушк спокойствіе нужно, поясняла Софья.

— Я бы не шумлъ. Тихо, тихо ходилъ бы на цыпочкахъ, вотъ какъ ты ходишь, сказалъ ребенокъ.

Онъ сильно смущалъ своимъ жалобнымъ тономъ, своими неожиданными вопросами добродушную женщину.

— Не говорите много, голубчикъ; докторъ не веллъ. Вотъ слушайте, что я буду разсказывать, тихо сказала она.

Она продолжала сказку:

— Угадала двочка, что гуси-лебеди унесли ея братца, бросилась ихъ догонять. Бжала, бжала, стоитъ печка: «Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетли?» — «Съшь моего ржаного пирожка, скажу» — «О, у моего батюшки пшеничные не дятся!»

Но мальчикъ уже не слушалъ сказки; ему не было никакого дла до этихъ гусей-лебедей, до этого унесеннаго ими мальчика; его мысль занималъ теперь другой мальчикъ, котораго никто не уносилъ изъ дома и котораго бросили сами родители; этотъ мальчикъ былъ онъ самъ; его дтская головка работала въ одномъ и томъ же направленіи, стараясь найдти отвты на свои собственные личные вопросы.

— А нашъ папа насъ любитъ? спросилъ онъ Софью.

— Какъ же ему не любить васъ, у него только вы съ Олей и есть, отвтила Софья, прерывая разсказъ.

— А ma tante тоже насъ любитъ? продолжалъ раслрашивать мальчикъ.

— Да, сами видите, какъ заботится о васъ, отвтила Софья.