Чужие грехи

— Ты, матушка, позоришь насъ! продолжала она бранить дочь. — Что будетъ говорить баронесса фонъ-Шталь? Я бы на мст твоего мужа по этапу тебя вернула въ домъ, черезъ полицію вытребовала бы! Хорошій примръ подаешь младшимъ сестрамъ! Чмъ тебя содержать будетъ Михаилъ Егоровичъ? Ни за нимъ, ни передъ нимъ ничего нтъ!

Дйствительный статскій совтникъ Александръ Петровичъ Трифоновъ, отецъ Евгеніи Александровны, сообразно съ своимъ чиномъ говорилъ мене и былъ по обыкновенію лакониченъ, замтивъ дочери одно:

— Ты и не разсчитывай на моей ше сидть!

Сказавъ это, онъ хлопнулъ дверью и удалился въ свой кабинетъ въ «дламъ.» Съ дтьми и подчиненными онъ всегда объяснялся въ этомъ род сжато и выразительно.

Во второй визитъ пріемъ былъ такой же сухой, хотя Дарья Павловна и была мене строга съ дочерью, видя, что та ничего не проситъ и ни въ чемъ не нуждается. Разговоръ матери и дочери сдлался даже довольно оживленнымъ, такъ какъ на Евгеніи Александровн было удивительно хорошо сшитое новое платье. Мать не выдержала, начала распросы о цн матеріи, объ адрес модистки, перешла къ новйшимъ модамъ и разговорилась окончательно. Есть такіе общіе интересы и вопросы, при которыхъ забываются вс мелкія размолвки.

— Ахъ, мамочка, нынче нужно экономничать и я придумала, что лучше всего шить у себя на дому, щебетала Евгенія Александровна, обрадованная оборотомъ бесды, — У меня есть такая швея: уродъ страшный, съ однимъ глазомъ, здсь вотъ этакій горбъ, ходитъ, какъ верблюдъ…

Она показала, какой у швеи горбъ и какъ она ходитъ.

— Ну, ну, стрекоза! засмялась мать при комическомъ разсказ дочери, махая рукой, чтобы дочь перестала ее смшить.

— Ахъ, мамочка, мамочка, какая вы душка! вдругъ обрадовалась этому смху Евгенія Александровна и начала цловать мать.

— Задушишь, задушишь! отбивалась «генеральша», очень любившая, когда ее ласкали ея дти.

Въ семь ласки дтей и родителей были рже, чмъ ссоры изъ за лишняго платья или истраченнаго на извощика двугривеннаго.

— Такъ вотъ, мамочка, этотъ верблюдъ и шьетъ у меня на дому, оживленно продолжала Евгенія Александровна. — Шьетъ она отлично, а вкусу ни капли! Но у меня, вы знаете, вкусу много, я все сама сфантазирую, придумаю, укажу и выходитъ прелесть.

— А дорого она беретъ? спросила генеральша.

— Ахъ, мамочка, что вы, что вы! Разв это можно. Ее боятся люди и никуда не берутъ, потому что это просто пугало! воскликнула дочь. — Вдь на нее взглянуть, такъ просто тошно становится. Миша ее видть не можетъ. Кто-же ее возметъ въ домъ? Она готова чуть не даромъ работать, лишь бы быть сытой и сидть въ тепл! Я вдь ее въ такой трущоб нашла… Бетси мн ее рекомендовала. Бетси всегда розыщетъ что нибудь подходящее, практичное… Если бы вы видли, мамочка, гд она жила: комнатка въ подвал, почти безъ свту, сырость, грязь и рядомъ пьяные сапожники, отдленные только какой то тряпицей, носящей названіе драпировки. А мужъ содержательницы квартиры какой то юродствующій отставной чиновникъ: иногда рычитъ, какъ собака, а то ругается, какъ извощикъ. Она, мамочка, все это разсказываетъ, а я хохочу, хохочу до слезъ… Конечно, она такой уродъ, что ей не опасно было тамъ жить съ этимъ сбродомъ. Но вдь все же она двушка!

— Ты сколько же ей платишь? допрашивала мать, заинтересованная новостью.

— Ахъ, мамочка, я ее пріодла, дала уголъ, кормлю, пояснила Евгенія Александровна. — Чего же ей еще? Вы, мамочка, отдавайте ей шить для себя и для сестеръ. И дешево будетъ, и хорошо! Я сама все прилажу, присмотрю…

Евгенія Александровна вдругъ засмялась.

— Что ты? спросила мать.

— Вотъ вы, мамочка, говорите, чмъ я жить буду? сказала Евгенія Александровна. — Да я этого монстра на балаганахъ показывать буду — вотъ и деньги!

— Втрогонка, право, втрогонка! покачала головой мать. — Теб все ни почемъ!.. Нтъ, вотъ пожила бы въ моей шкур, какъ каждый день за каждый фунтъ говядины пилятъ, такъ не то бы запла.

Почтенная дама почти завидовала освободившейся отъ всякихъ стсненій дочери.

Евгенія Александровна бросилась опять ее обнимать.

— Бдная, бдная мамочка, все то у тебя заботы да хлопоты! щебетала она, лаская мать. — Вотъ такъ то и мн жилось съ этимъ противнымъ деспотомъ!.. Ахъ, если бы ты все знала, ты бы не обвиняла меня…

Дарья Павловна была побждена окончательно.

— Ну, не мсто здсь о мужьяхъ говорить, сказала она.

— Я вотъ какъ нибудь заду къ теб. Кстати и о швейк поговоримъ; на зиму много придется шить, а отца знаешь — все скупе и скупе становится… Въ карты сталъ много проигрывать, сказала она, совсмъ понизивъ тонъ.

Евгенія Александровна вздохнула.

— Въ карты ли, мамочка? проговорила она съ сомнніемъ въ голос. — Это вчная отговорка мужчинъ: въ карты проигралъ, въ карты, а глядишь…

— Ахъ, Женя, Женя, если бы ты все знала! глубоко взохнула мать и отерла слезу. — Ну, когда нибудь заду къ теб, поговоримъ по душ.

Мать и дочь сошлись тсне съ этого дня. Но Евгенія Александровна все таки не сразу вошла въ прежній кружокъ знакомыхъ своей семьи. Она даже побаивалась и недоумвала, какъ встртятъ ее и что скажутъ эти люди, какъ держать съ ними себя и какъ подкупить ихъ въ свою пользу.