Чужие грехи

— Пожалуйста, не говори о хладнокровіи! запальчиво перебила она. — Ты объ этомъ такъ часто толкуешь, что это сдлалось общимъ мстомъ. Я очень хорошо понимаю, что можно оставаться хладнокровнымъ на твоемъ мст. Ты ничего не потерялъ отъ того, что мы сошлись: ты остался въ томъ же кругу, въ которомъ жилъ и до нашей связи; ты ведешь ту же жизнь, которую велъ и прежде; ты можешь взять шляпу и уйдти отсюда, ни о чемъ не думая. Это такъ легко и удобно!

Его больно кольнули эти слова.

— Что же ты меня подлецомъ считаешь? перебилъ онъ ее.

— Я просто говорю о различіи нашихъ положеній! проговорила она тмъ же тономъ. — Да, ты ничего не потерялъ и ничего не потеряешь! А я бросила мужа, дтей, свой кругъ, все, все. У меня нтъ ни положенія въ обществ, ни средствъ, ни возможности существовать безъ твоей помощи. Тутъ, я думаю, трудно сохранять хладнокровіе! Я иногда просто удивляюсь, какъ мало ты задумываешься надъ нашимъ положеніемъ, какъ мало сознаешь, какихъ жертвъ стоитъ мн моя ршимость. Если бы ты понималъ это, такъ ты не смотрлъ бы на меня, какъ на двочку, и не придирался бы къ такимъ пустякамъ, какъ тотъ или другой тонъ. Впрочемъ, можетъ быть, эти придирки…

Она вдругъ въ волненіи замолчала и закусила губы.

— Что же ты не договариваешь? спросилъ онъ.

Она закрыла лицо руками.

— Женя, что съ тобой? спросилъ онъ, тревожно наклоняясь къ ней.

Она отстранила его.

— Ахъ, оставь, оставь меня!.. Къ чему эти ласки, когда исчезаетъ любовь! уже плача, говорила она.

— Женя! съ упрекомъ воскликнулъ онъ. — Не грхъ ли теб говорить это!

— Да, да! шептала она сквозь слезы. — Прежде я могла говорить какимъ угодно тономъ, потому что я не сидла у тебя на ше. Прежде мои капризы и прихоти были для тебя милы, потому что ты радъ былъ всмъ, всмъ пожертвовать мн…

— Женя! шепталъ онъ уже сконфуженнымъ тономъ, точно смутившись, что она дйствительно отчасти угадала его настоящія отношенія къ ней.

— Ты, продолжала она, — даже не замчаешь теперь, что если я и прошу о чемъ нибудь тебя, такъ только потому, что это необходимо; эти просьбы стоятъ мн мучительной внутренней борьбы; я понимаю, что съ каждой новой просьбой я все боле и боле длаюсь похожей на твою содержанку, на кокотку…

— Женя! еще разъ повторилъ онъ совсмъ молящимъ тономъ.

— Кто любитъ, въ томъ чутко чувство деликатности, плакала она, — тотъ не ршится грубо отвтить отказомъ на просьбу любимаго существа, тотъ пойметъ, что просить вообще не легко и еще тяжеле въ томъ положеніи, въ которомъ нахожусь я…

Онъ уже цловалъ ея руки, онъ стоялъ передъ ней на колняхъ, какъ школьникъ, уличенный въ неблаговидныхъ проступкахъ, а она все твердила, что она понимаетъ, что это «начало конца».