Чужие грехи

Въ ея воображеніи вдругъ промелькнуло все прошлое: ея жизнь въ родной семь, ея замужество, ея жизнь съ Владиміромъ Аркадьевичемъ Хрюминымъ. Она выросла въ чиновнической, вылзавшей «въ люди» семь, гд вс мечтали стать выше своего положенія, пустить пыль въ глаза ближнимъ, добиться чина дйствительнаго статскаго совтника и получить право говорить: «у насъ въ высшемъ кругу». Покуда завтныя цли еще не были достигнуты, въ семь царилъ какой-то сумбуръ во всемъ: семья плохо ла, чтобы наряжаться получше, и носила грубое, штопанное и перештопанное блье, чтобы имть возможность накупать шелковыхъ тканей и кружевъ; дти не получали никакого основательнаго образованія, такъ какъ все стремленіе сводилось къ одному желанію научить ихъ говорить по-французски; но такъ какъ хорошія француженки-гувернантки дороги, то къ дтямъ и была нанята дешевая француженка сомнительной репутаціи, что-то въ род комисіонерши или устарвшей кокотки, умвшая научить дтей болтать по-французски, но неумвшая научить ихъ правильно написать хотя нсколько строкъ на этомъ язык; такъ какъ средства еще не позволяли принимать у себя гостей «изъ своего круга», то семью влекла клубная жизнь и семь казалось, что именно въ клуб-то и собирается цвтъ «высшаго общества». Въ манерахъ, въ разговорахъ, въ нарядахъ этихъ людей была какая-то невообразимая смсь мщанства и претензій на хорошій тонъ, полнйшаго ничтожества какъ въ умственномъ, такъ и въ нравственномъ отношеніяхъ, и стремленія показать чувство собственнаго достоинства. Отецъ семьи гордился, что играетъ въ карты съ «ихъ превосходительствами», мать гордилась, что ее приглашала къ себ въ гости какая-то «баронесса» изъ Риги, дочь гордилась, что съ нею танцуютъ все «гвардейцы». Гд и какъ встртилась Евгенія Александровна съ Владиміромъ Аркадьевичемъ Хрюминымъ, камеръ-юнкеромъ, секретаремъ очень высокопоставленнаго лица, членомъ хорошей, хотя и разорившейся фамиліи, — этого не знали или не помнили ни она, ни онъ. Но помнили и она, и онъ одно то, что они завязали интрижку, онъ отъ скуки, она потому, что очень любила романы. Интрижка быстро перешла въ серьезное событіе. «Если онъ не женится на Евгеніи, я буду жаловаться, я въ судъ подамъ!» говорилъ узнавшій о событіи отецъ Евгеніи Александровны, грозно сдвигая брови. «Если эта канцелярская крыса подастъ на меня жалобу, моя карьера пропала!» думалъ Владиміръ Аркадьевичъ, узнавъ намреніе строгаго родителя. Онъ попался въ сти, которыя самъ разставилъ себ. Когда онъ долженъ былъ внчаться съ нею, у него разлилась желчь; когда она стояла съ нимъ подъ внцомъ, ей только представлялось одно то, какъ будутъ ей завидовать и Зина Иванова, и Маня Федорова, и Аня Данилова, узнавъ, что она, Женя Трифонова, вышла замужъ за камеръ-юнкера, у котораго вс, вс родные «князья» и «графы». Потомъ роли измнились: онъ ядовито, безпощадно, раздражительно мстилъ ей за то, что онъ женился на ней; она ежедневно плакала, волновалась, краснла, сознавая, что она попала не въ свой кругъ. Въ сущности, и онъ, и она были парой, ровнями и въ нравственномъ, и въ умственномъ, и въ матеріальномъ отношеніяхъ, но на его сторон былъ одинъ перевсъ: онъ могъ упрекать ее ея происхожденіемъ, ея мщанствомъ, ея незнаніемъ приличій. Каждый бантъ на ея плать казался ему свидтельствомъ ея мщанства, каждая ея фраза была доказательствомъ ея безтактности, ея вульгарности, ея невоспитанности. Онъ раздражался при вид ея, потому что она была его жена, тогда какъ онъ могъ бы жениться на княжн Золотовской, имвшей до трехсотъ тысячъ приданаго. Ничто не могло его утшить за потерю свободы, но она скоро нашла утшеніе, вс его колкости, упреки и насмшки, волновавшіе ее сначала, стали ей надодать… «Ахъ, какъ это скучно!» говорила она въ этихъ случаяхъ и стала искать веселья въ мелкихъ романахъ. Мужское общество знакомыхъ ея мужа было ею очень довольно; съ ней можно было сальничать, какъ съ кокоткой, и заигрывать, какъ съ вдовушкой легкаго поведенія, не особенно боясь послдствій. «Не достаетъ только того, чтобы вы меня опозорили!» говорилъ мужъ, но она умла во время истерически разрыдаться и скрыть концы. Скрыть концы не удалось ей только теперь, когда мужъ ухалъ на годъ за-границу, сопровождая своего высокопоставленнаго патрона. Она обрадовалась его отъзду и вздохнула свободно. А тутъ, какъ на зло, подвернулся подъ руку ея троюродный братъ, Михаилъ Егоровичъ Олейниковъ, скромный юноша, съ лицемъ вербнаго херувима, пробивавшійся въ люди по пути присяжнаго повреннаго. Они катались на тройкахъ на какіе-то пикники, онъ возилъ ее изъ оперы въ какіе-то рестораны, онъ сопровождалъ ее въ маскарады. Она ему разсказывала про тиранію своего мужа, она передъ нимъ плакала дтскими слезами, онъ ее утшалъ. Онъ никогда не чувствовалъ себя такимъ счастливымъ, какъ въ это время, когда каждая ея слеза высыхала подъ его поцлуемъ, когда въ конц каждаго драматическаго повствованія о своихъ страданіяхъ она падала на его грудь, склоняя головку на его плечо. Онъ не испытывалъ ничего слаще этихъ утшеній и, наконецъ, утшилъ ее на столько, что она въ послднее время старалась не вызжать въ знакомымъ, чтобы скрыть свое положеніе: она готовилась быть матерью.