Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

На Дальнем Востоке японские империалисты совместно с русскими белогвардейцами учиняли дикие насилия над населением. В самом центре Советской страны агенты империализма — эсеры — организовали кулацко-бандитское движение. В Тамбовской губернии оно возглавлялось эсеровским бандитом Антоновым, в Саратовской губернии — таким же белоэсером Сапожковым. На Урале и в Сибири кулаки, организованные эсерами, подстрекали крестьян к выступлениям против советской власти, не пропускали хлеб в промышленные города, прятали и гноили его в ямах, разрушали железные дороги, убивали представителей советской власти[352].

При всей важности школьных программ и текстов учебников содержание разговора в классе о конкретных исторических событиях могло различаться в зависимости от учителя, дирекции школы и, разумеется, временного периода. Поэтому влияние программ и учебников на воспроизводство памяти о восстаниях на местном уровне не стоит преувеличивать. Материалы полевого исследования 2018 года как в Тамбовской, так и в Тюменской области показали, что чаще всего бывшие советские школьники разных периодов говорили об ограниченности информации о восстаниях, которая была получена ими в классе (хотя, разумеется, имели место и исключения). Так, уроженка Тюменской области, говоря о школьных рассказах о восстании, замечала: «Вот такого я вообще не слышала. Когда я училась в школе, нам ведь этого вообще не говорили»[353]. Тамбовская сельская учительница, проработавшая в школе почти полвека (с 1955 года), говорит в том же ключе:

Вопрос: А когда вы были учительницей, в школах какие-то мероприятия проводили, вот, в память о восстании, о колхозах?

Ответ: Нет. Мы проводили тогда воспитательную работу, «Пионерский герой» и «Герой-пионер», «Герои-комсомольцы», «Герои Великой Отечественной войны», про Зою Космодемьянскую, вот про таких героев больше мы.

Вопрос: А про героев подавления восстания не говорили?

Ответ: Да и материала тогда не было. Материал-то, его нигде не достанешь.

Вопрос: А хотелось вам узнать тогда, как это было?

Ответ: Да об этом не думали.

Вопрос: Не думали тогда, да?

Ответ: Не думали, да, не думали об этом. Это уже все прошло, как так и надо[354].

Существование памяти о восстании, передававшейся в семьях, кажется, слабо коррелировало с вниманием к этой теме в школе:

Вопрос: То, что вы начали узнавать про восстание и расспрашивать уже сами, когда взрослые были. Или наоборот, теща и бабушка вам сами рассказали?

Ответ: И теща, и бабушка рассказывала… Нет, про восстания, почему… Почему, были как-то в школе, вот я помню, как-то разговор затеялся. Но ведь его банда называли, банда.

Вопрос: В школе между детьми или учительница вам рассказывала?

Ответ: Учительница никогда этого не сказала.

Вопрос: Или сами дети как-то, слухи?

Ответ: Сами мы вот, слухи, дома, может быть, где что услышишь, а дети… они же не выдержат, они же все расскажут[355].