Чужое зверье

– Сбежать я хотел к своим, к советским. Назад. Обычный я, партийный. У меня семья в Твери, четверо детей. Я ради них фашистам наврал про Польшу и родственников, чтобы поверили, будто я против Советского Союза. А мне вернуться надо было, понимаешь? Ну пусти, прошу тебя. Все что хочешь сделаю, только скажи. Если отпустишь. Нельзя мне с бандюганами, порешат ведь. Ты видел же, чего они с «Теткой» сотворили. И меня так же на перо посадят. И тебя. Бежим лучше, «Курок». К своим вернемся – я слыхал, если вернешься и докажешь, что родине предан, то снимут все подозрения и снова на передовую отправят. Ни в лагерь не отправят, ни под суд. Значит, после войны можно домой будет вернуться. Слышишь, «Курок», домой! К детям, к жене, меня мать ждет! Она любого меня примет, дезертира, предателя, осужденного!

Перед лицом Алексея застыл скошенный взгляд «Поляка», испуганный и в то же время полный огня. Слова его, эта интонация отчаяния, когда у человека остается последняя надежда на спасение, напомнили ему Грошева, который тоже был согласен на любые меры, только бы разрешили вернуться к родным, сообщить им, что он жив.

Савельев разжал захват, и «Поляк» обмяк на земле, тяжело втянул воздух, а потом перевернулся на спину:

– Ты ведь не дурачок деревенский, да? Откуда приемы знаешь, а? Не похож ты на немецкого старосту, не умеешь служить, как пес, слишком дерзкий!

– Замолчи! – огрызнулся Савельев.

Только «Поляка» было не унять, он вдруг подтянулся, но не встал, а упал на колени перед молодым младшим лейтенантом:

– Я прошу тебя, по-человечески. Не знаю, кто ты, не знаю, как зовут. Отпусти, не сдавай бандитам. Ну что тебе это, для чего? Посмотреть, как глотку мне этот Мишка перережет? Или хочешь – сапоги тебе отдам мои? Хорошие, офицерские. Я про болото Синюшное никому не расскажу, детьми клянусь. Тебя не выдам, прошу только – отпусти. Молчать буду, скажу, что сам из плена сбежал и дошел до границы.

Лицо у мужчины стало совсем бледным, но не от лунного света, а из-за горького отчаяния. Он смотрел на парня, чье имя даже не знал, от решения которого зависела сейчас его жизнь. А тот будто окаменел, смотрел сквозь диверсанта, не видя его.

Алексей Савельев в ту секунду вспомнил снова несчастного Грошева. Как тот в полной подавленности умолял поверить ему хоть немного, дать надежду, что однажды несчастный все-таки сможет вернуться к нормальной жизни. И Савельев понял, что не хочет, чтобы «Поляк» повторил поступок Грошева – расстался с жизнью от безысходности.

Смершевец пристально взглянул в лицо предателя:

– Я буду молчать в обмен на услугу.

– Я на все готов, скажи, рука не дрогнет, – диверсант был настроен решительно.

Савельев подошел поближе, тон у него был суровым:

– Это твой единственный шанс на спасение! Не согласишься – и следующий погибнешь от ножа бандита, обманешь меня – и попадешь в советский лагерь как перебежчик, а потом будет расстрел или десятки лет в сибирском лагере. Сделаешь все, как я скажу, и тебе простят плен у немцев, работу на абвер. Ты сможешь снова вернуться на передовую, в ряды Красной армии, чтобы доказать честной службой свою преданность родине.

– Для меня родина – это моя семья. Ради нее я готов на все, что ты прикажешь, – взгляд у «Поляка» был проницательным и спокойным. Он увидел надежду – возможность выйти из смертельной ловушки.

Савельев заговорил еще быстрее:

– Запоминай, запоминай каждое слово. Сейчас, как можно быстрее, отправляйся на советские позиции, сдавайся как перебежчик. Ничего не рассказывай, кроме того, что был у немцев в плену, требуй встречи с майором разведки Давыдовым. Никому ничего не говори, кроме него! Ни слова про болото или вербовку в абвере, ни про диверсионную группу, ни про бандитов на Синюшном болоте. Скажешь ему пароль – «Шесть мешков угля готовы». И только если скажет ответ «Дядька приготовил телегу», выкладывай все как есть. Запомнил?

– Если не скажет пароль? – насторожился посланец Савельева.

Алексей был уверен, что план сработает.

– Скажет, – уверенно кивнул он. – Пока не будет ответа на пароль, никому не говори ни слова.

«Поляк» проворно поднялся:

– Ну все, я пошел!

Но его сбил с ног сильный удар. Из носа хлынула кровь, мужчина закричал в ужасе:

– Ты чего? За что?

А Савельев уже вытирал окровавленный кулак о рубаху, чтобы остались следы недавней борьбы:

– Так надо. Скажу, что за сапоги прирезал тебя и в болото скинул.

Понятливый «Поляк» кинулся стягивать свою добротную обувь, чтобы сменить ее на растоптанные валенки Алексея. Потом вытер кровавые потеки и вдруг заключил:

– Ладно, считай, за дело по роже дал. Знаю, подлец я и трус. Но ведь самое важное – одуматься и все исправить.

Переодевшись, мужчины без слов разошлись в разные стороны. Алексей торопился обратно, понимая, что бандиты могли заметить его пропажу. И был прав. На берегу с засохшими камышами его ждал «Голубчик», и он нехорошо улыбался:

– Ну что, молодой, драпака с дружком дать захотели? Где подельник твой?