Cинкогнита

Итак, экспозиция «Необратимости» проносит зрителя через темные кварталы Парижа в комнату, где разговаривают двое мужчин, и один из них произносит фразу «время уничтожает все», которая будет также и завершающей фразой фильма. После этой сцены камера начинает метаться быстрее, уводить зрителя еще ниже: мы видим клуб «Кишка», видим темные улицы, мы спускаемся за героями по ступенькам в клуб, где они будут искать некого Солитера. Все эти события сопровождает еле заметный низкочастотный звук, который вызывает у зрителя чувство тревоги. Черно-красные тона, суета, неразборчивость голосов — камера движется за обезумевшим Маркусом, а потом и внезапно потерявшим разум Пьером, который наносит двадцать ударов огнетушителем по лицу одному из посетителей, которого Маркус ошибочно принял за Солитера.

Часть диегезиса фильма, показанная на этом этапе повествования — это гетто Парижа, где собираются бомжи, наркоманы и проститутки, где местные за деньги готовы назвать имя маньяка — тот мир, который обычно не транслируют на большие экраны, когда речь идет о Париже, и который точно не ассоциируется с распространенными в популярной культуре образами «города любви». Здесь камера также «летает», а улицы освещены неприятным желтым светом.

После сцены убийства в клубе, можно ли заставить зрителя опуститься еще ниже? И мы опускаемся, мы спускаемся с Алекс в подземный туннель, где она подвергается изнасилованию. Ноэ как будто подсказывает нам: посмотрите, как низко мы спустились, сколько кругов еще осталось? Эта сцена становится более пугающей как раз от того, что режиссер использует имплицитное насилие по отношению к зрителю: он останавливает камеру. Он заставляет нас находиться максимально близко к жертве и не иметь возможности помочь — мы цепенеем вместе с камерой. Красное освещение, гул проезжающих машин, сдавленные крики Алекс и «называй меня папочкой» насильника — Ноэ действительно не жалеет своего зрителя, напротив, он заставляет нас десять минут страдать вместе с героиней.

Далее мы видим вечеринку, с которой Алекс уходит раньше, и после, ближе к началу истории, цвета начинают светлеть, а звуки становятся чище. Самой показательной здесь является сцена в квартире Алекс и Маркуса: они дремлют вместе, и Алекс рассказывает про сон, который она видела: она в красном туннеле, который развалился надвое. Собственно, именно это с ней и произошло в реальности: после изнасилования ее жизнь разделилась на «до» и «после», если «после» вообще суждено наступить. Когда влюбленные проводят время в квартире, мы видим абсолютную идиллию: их квартира светлая и уютная, свет мягкий, их голоса тихие и спокойные, и никаких лишних звуков.

Ноэ завершает свой фильм тем, что дает Алекс шанс на безоблачное счастье: она лежит на зеленой лужайке, вокруг бегают дети, царит полное спокойствие. Цвета в этой сцене насыщенны, играет седьмая симфония Бетховена, камера закручивается и взмывает к облакам, оставляя зрителю надежду: а может все это был только сон?

Интересны в фильме Ноэ и недиегетические элементы — это титры, которые невозможно прочитать, так как некоторые буквы в них отзеркалены, что отсылает к названию фильма, а также музыкальное сопровождение фильма, в частности знаковость звука в финальной сцене, он кардинально отличается от того, что мы слышим на протяжении полутора часов, и из-за которого находимся в напряжении.

Огромный смысл также несут слова и желания персонажей в фильме. В «Необратимости» ни один из героев не добивается своего, происходит прямо противоположное. Пьер убивает посетителя клуба, хотя мстить направлялся Маркус. Он же в свою очередь удовлетворяет Алекс за Пьера так, как тот не мог. А Алекс произносит фразу «в любви нужно быть эгоистом» и ее воплощает Солитер, удовлетворяя свое желание в изнасиловании. Все эти действия являются хоть и не явными, но двигателями истории.

Таким образом, анализ фильма отсылает нас к главному вопросу: почему же эта картина — произведение искусства? Мы показали, как продуманно режиссер использует имплицитное насилие. Да, «Необратимость» революционна в своей репрезентации сцены изнасилования, ведь так оно еще не было показано на экране, однако насилие незаметное в этой картине намного важнее. Гаспар Ноэ провел очень глубокую работу с аудиовизуальной составляющей фильма, цвет и звук в этом фильме — как рассказчик, поясняющий происходящее, поэтому даже в ситуации реверсивного изложения истории наблюдательный зритель разберется и поймет все причинно-следственные связи. Режиссер буквально добивается эмоций от зрителя, даже если они самые страшные. Он терроризирует нас цветом и звуком, но при этом фильм невероятно визуально изыскан. «Необратимость» поражает и пугает, однако ее невозможно будет забыть после просмотра. Это — «эффект Ноэ», это его авторский стиль.

Полина Реверчук

Подкаст «Голос кино — выиграй время — 1917»

Елизавета Маркова