converted file c4f5bee8

лучше. Ярость взбесившейся природы нейтрализовала его собственный гнев, и подтвердила то, что

сказал ему его старый слуга (и оруженосец в одном лице), когда Рамхель ворвался в свою комнату

и приказал слуге собираться, потому что мы сегодня же, сейчас же убираемся из этого дома, я не

намерен оставаться здесь больше ни минуты... Милород, сказал слуга, не сегодня. Нет, сегодня

никак не возможно. Впрочем, выгляните на улицу сами и убедитесь, кто из нас двоих прав...

Сейчас, держась за камень, чтобы ненароком, вдобавок ко всем остальным своим талантом

не   выучиться   еще   и   летать,   Рамхель   убедился,   что   слуга   прав.   Бегство   из   дома   снова

откладывалось.

Скрипнула   тяжелая   железная   дверь.   Потом   раздалось   чертыханье,   когда   порыв   ветра

погасил факел в руках того, кто вслед за Рамхелем выбрался на крепостную стену. Обернувшись,

Рамхель увидел, как один из отцовских солдат, в полном обмундировании — кираса, алебарда и

все остальное — медленно поднимается по лестнице.

«Да уж, с таким количеством железа его со стены так просто не сдует...» — мысленно

усмехнулся молодой дворянин.

— Молодой господин! — Крикнул солдат, приблизившись вплотную к Рамхелю, иначе

голос ветра заглушил бы его слова. — Здесь опасно!

Руадье только усмехнулся. По-видимому, разглядев его улыбку и сообразив, что так просто

выполнить свою миссию ему не удастся, стражник двинулся вперед и прислонился к стене рядом с

Рамхелем.

— Я и не упомню такого урагана, — сообщил он. — Столько лет служу, а такое в первый

раз вижу... Недобрая эта буря, поверьте моему слову, господин Рамхель, недобрая. Вот и капитан

Сенгольд приказал все сегодняшние дежурства на стенах отменить. Пойдемте вниз, господин...

Если с вами случится что, с нас шкуру спустят... Пойдемте... Дурной ветер...

28

Сначала   природное   упрямство   мешало   ему   подняться.   Сейчас   он   не   был   расположен

выслушивать какие бы то ни было советы, даже самые благоразумные. Напротив, ему хотелось

действовать вопреки всему, даже логике, совершая как раз противоположное тому, что от него

ожидали. Если говорят: здесь опасно, спустись — значит, он пробудет наверху еще час или два, и

не просто будет стоять или сидеть, прячась за стену, а несколько раз обойдет замок по периметру,

стараясь подольше оставаться на открытых местах, и тогда, возможно, отец поймет, что...

Но   затем   одна   гордость   одержала   победу   над   другой,   и   Рамхель   оторвался   от   стены,

собираясь вернуться во внутренние покои замка. Плевать, что подумает отец. Плевать. Он не будет

принимать решения, сообразовываясь с мнением Рихарта Руадье. Он будет таким, какой он есть и

ничего не станет доказывать старому маразматику. Он, Рамхель, выше этого.

Пусть Рихарт бесится, пусть считает его кем угодно. Все равно завтра он уедет из этого

замка. И на этот раз никто не сможет его остановить. Он и так уже слишком часто поддавался

уговорам людей, которых слишком сильно любил. Пора начинать жить своим умом.

...Рамхель   замер   на   самом   краю   лестницы   —   лестницы,   ведущей   вниз,   в   тепло   и   уют

родового замка, в коридоры, освещенные факелами, в комнаты с наглухо закрытыми ставнями.

Кто-то рассматривал его. Рамхель ощутил это очень отчетливо — взгляд был липким, как

патока, он обтекал виконта со всех сторон, не позволяя ему идти вниз, не позволяя сделать ни

единого движения. Сначала Рамхелю показалось, что зрителей много, потому что смотрели на него

сразу со всех сторон, но потом, когда тело окончательно отказалось его слушаться, он понял, что

число наблюдателей не имеет в данном случае никакого значения. Скорее всего, он столкнулся с

каким-то поганым колдовством, будь оно проклято... Возможно, это порча, насланная на замок, и

стал   первой   ее   жертвой.   Гнев   придал   ему   решимости,   он   изо   всех   сил   рванулся   вперед,   уже

готовясь   кубарем   скатиться   по   лестнице,   и...   и   ничего   не   случилось.   Напряжение   сковало   его

мышцы, но с места он не сдвинулся даже на полшага. Даже не пошевелился.

За своей спиной Рамхель услышал негромкий смешок, почти неотличимый от песни ветра.

В тот же миг взгляд (а может — объятья? невидимые руки эфирных духов?) стал иным, сгустком

теплой   слизи   проник   под   одежду   Рамхеля,   пробежался   по   его   груди,   лизнул   кожу,   вызвав

странную   смесь   ощущений   —   сильнейшее   омерзение,   перемешанное   с   почти   сексуальным

возбуждением — и растворился в теле юноши, проник в плоть и дотронулся до сердца.

И почти сразу же смех за спиной Рамхеля зазвучал снова.

— Господин! — Раздался испуганный голос стражника. — Здесь что-то...

Голос оборвался, сменившись сипением, а Рамхель покрылся испариной. Что творится у

него за спиной? Что увидел тот человек?

Но  он  не  мог  обернуться.  А через  несколько  секунд  понял,  что  человек,  взобравшийся

вслед   за   ним   на   крепостную   стену,   мертв.   Рамхель   отчетливо   слышал   его   короткую   агонию,

слышал каждое движение, каждый хрип и лязг доспехов, раздававшиеся позади него — слышал, не