converted file c4f5bee8

ее последний призрачный шанс вырваться, наконец, из этой нищеты, избавиться от вечного страха

перед завтрашним днем и навсегда перестать унижаться и экономить каждый грош... Она завоюет

его. Может быть, помимо плохих, она откроет в нем и какие-то хорошие качества, и научится

симпатизировать ему. Не любить. Любить она уже никогда и никого не сможет. Но она будет

изображать самую огненную страсть, она вцепится в Рихарда, как кошка, и не отпустит его так

просто, как Эксферда. У нее уже есть горький опыт. Она теперь знает, как надо себя вести, а как —

не   надо,   она   не   будет   раздражаться   по   пустякам,   она   не   будет   изводить   любовника   своими

капризами, нет, она знает, что ей нужно и будет твердо идти к своей цели... Не беда, если Рихарт не

захочет на ней жениться. Главное, чтобы он, хотя бы несколько раз, вывел ее в свет. Она уже не

станет с таким пренебрежением, как раньше, относиться к своим потенциальным ухажерам. Она

найдет себе подходящего — пусть не такого красивого, как Эксферд, и не такого знатного —

дворянина. И выйдет за него замуж.

Только вот... Как быть с ребенком? Возможно, ради ее красоты Рихард и возьмет когда-то

отвергнувшую   его   «крестьяночку»   себе   в   любовницы.   Но   если   ее   будет   по   рукам   и   ногам

связывать   младенец,   то   вряд   ли   она   сможет   на   что-то   рассчитывать.   Какие,   к   черту,   балы   и

светские вечеринки, если ей нельзя будет ни на шаг отойти от кричащего кусочка розовой плоти?

Какая влюбленность, если большую часть времени она будет проводить не с виконтом, а с сыном

его друга? Если она придет к Рихарту с младенцем на руках, он будет воспринимать ее не как

любовницу, а как попрошайку. Он поймет, что она зависит от его милости, поймет, для чего она

пришла к нему. И будет относиться к ней соответственно.

Все   рушилось   из-за   крохотного   существа,   которое   каждый   день   росло   в   ней.   Вот   уже

несколько месяцев она ненавидела своего еще не рожденного ребенка — с тех пор, как поняла, что

он является единственным препятствием на выбранном ею пути. Ненавистью она подпитывала

свое  решение, а оправдывала оное решение жизненной необходимостью.

Зачем ему жить — в нищете?

Зачем ему жить — если собственная мать станет ненавидеть его, причину крушения своих

последних надежд?

Зачем жить двум несчастным нищим, если один из них (точнее — одна) может обрести

счастье — пусть даже и ценой жизни другого?

Однажды у нее спросили: как ты назовешь своего будущего ребенка? Она ответила: пока не

знаю, но потом у нее спросили об этом во второй и третий раз: ну, что, не решила еще? и она

ответила, лишь бы ответить: Меранфоль. Она назвала первое имя, которое пришло ей в голову. Так

звали ее деда, отца ее матери.

41

Ее   отчужденность  от  остальных  женщин,   живших  в  Доме   Шамраля,   не   могла   остаться

незамеченной. По отношению к ней стали проявлять еще большее внимание и заботу, полагая, что

в недавнем прошлом Элизы было какое-то сильное потрясение, которое заставило ее замкнуться в

себе. Точно так же, как она сейчас, в первые два месяца пребывания в приюте вела себя Мари: но

тепло   и   ласка   все-таки   взяли   свое,   и   девушка   покинула   свое   мрачное   внутреннее   узилище,   в

котором пребывала более полугода. С Элизой этого не произошло. Она никого не подпускала к

себе близко, хотя со всеми старалась быть безукоризненно вежливой. Это было не всегда просто:

роженицы   в  приюте   были  всякие,   но  почти   все   —  из   низов   общества,   и  хотя   добросовестная

прислуга и пыталась сгладить все конфликты, которые время от времени вспыхивали между ними,

удавалось   это   далеко   не   всегда.   Крахмальное   белье   и   плач   новорожденных,   улыбки   будущих

матерей и крики рожениц, неслышные шаги Альгины, юродивой лунатички из соседней комнаты,

сытные обеды и завтраки, и постоянно — молоко, сметана, молочные продукты, яичная скорлупа в

меду... Элиза старалась не пить молока. Все равно она не будет кормить грудью своего ребенка.

Молоко она меняла на яичную скорлупу и творог. Зубы у нее не успели сильно испортиться, а

употребляя эту пищу, она берегла их от дальнейшего разрушения.

...Простыни,   мокрые   из-за   отошедших   околоплодных   вод,   тихий   сон   новорожденных,

застывшие лица женщин, чьи дети родились мертвыми, деловитые советы, начинающие сыпаться

со всех сторон на каждую новую молодую маму, лихорадочная суета, когда какое-нибудь чадо

собиралось появиться на свет слишком рано, наплевав на все прогнозы и расписания, отвращение к

мясу и жирной пище, чьи-то голоса, чьи-то шаги, чьи-то движения... Дни и ночи сливались перед

глазами Элизы в одно, ночи были заполнены бредом, а дни — игрой на пределе сил: да, у меня все

нормально, да, все хорошо, да, спасибо, не надо. Она часто плакала во сне, но не помнила, почему.

Все, что она выносила из своих снов — это воспоминания о кошмарах, это голоса, раздающиеся за

дверью, голоса, шепчущие за окном, голоса, зовущие ее к себе, голоса, сливающиеся с шумом