converted file c4f5bee8

занялись Псы Господни, меньшим, чем обвинением в чернокнижии, он бы не отделался. Десять лет

на рудниках, еще двенадцать — подсобным рабочим на какой-то ферме. Потом ферма разорилась,

новые   хозяева   выгнали  его  на   улицу,   и  он  вернулся   в  город.   Здесь,   совершенно  случайно,   он

встретил одного из своих прежних коллег. Это был пожилой аптекарь, когда-то учившийся с ним

вместе в Къянлатском Университете. Правда, аптекаря прогнали, когда он был то ли на первом, то

ли на втором курсе, в то время как Валонт закончил Университет с отличием и даже получил

степень магистра. Было время, когда Иеронимус перестал здороваться за руку со своим старым

знакомым   —   где   он   и   где   какой-то   жалкий   аптекарь!   Теперь   же   он   униженно   просил   того

вспомнить о «былой» дружбе. Аптекарь взял его на работу. У него была и своя корысть — он

надеялся многому научиться у бывшего магистра медицины. Однако... десять лет каторги, потом

еще двенадцать, когда он и близко не подходил к своему прежнему ремеслу. Он многое забыл. Его

руки   тряслись,   когда   он   смешивал   лекарства.   Полезность   его   оказалось   весьма   сомнительного

качества. Кроме того, как только у него заводились денежки, он спешил их пропить — ему не

хотелось   задумываться   над   тем,   во   что   он   превратился,   кем   был   и   кем   стал.   Потом   аптекарь

перестал   пользоваться   его   услугами   —   и,   как   следствие,   перестал   платить   Валонту.   Для   того

наступили   тяжелые   времена.   Иногда,   скорее   из   жалости,   в   аптеке   ему   давали   какую-нибудь

подсобную работу, но это происходило так редко, что заработанных денег не хватило бы даже на

пропитание. Валонт же всегда покупал на них выпивку — побольше и подешевле. Питался он тем,

что находил на помойках. Он пробовал просить милостыню, но однажды его за это самое избили

стражники, и новая встреча с представителями закона так его напугала, что больше садиться на

75

улице с глиняной чашкой он не осмеливался. У него была маленькая каморка под чердаком, куда

он въехал, когда еще работал в аптеке — и выселять его оттуда, вроде бы, пока никто не собирался.

А, может быть, хозяева просто забыли об этой каморке. Так или иначе, в ней он теперь проводил

большую   часть   своего   времени,   спасаясь   от   голода   и   убогости   окружавшей   его   обстановки

воспоминаниями о времени, когда он был богат и известен. В его памяти случались странные

провалы — он не помнил многого, что происходило совсем недавно, но зато легко вспоминал

события тридцати- или сорокалетней давности.

Вдруг... Что-то отвлекло его от запутанных и бессвязных мыслей. Еще не совсем ясным

взглядом он посмотрел вокруг. Смешно, но на миг ему показалось, что он здесь не один...

Тень   вырастала   из   дальнего   угла   комнаты   —   поднималась   и   чернела   на   глазах.   Тень,

очертаниями смутно напоминающая человеческую фигуру. Иеронимус Валонт тихонько заскулил

и, забравшись с ногами на кровать, попытался вжаться в стену. Тень неумолимо приближалась —

медленно, не спеша, зная свою силу и власть над ним.

«Это бред, — подумал он. — Сон, галлюцинация. Это не на самом деле.»

Так он пытался себя успокоить. Тщетно. Чем ближе подходила тень, тем сильнее ужас

сжимал его горло. Оборванные мысли о том, что «это не настоящее» не помогали. Тени не было

никакого дела до его мыслей. Она просто была. Здесь и сейчас.

Когда наргантинлэ приблизился вплотную, у Иеронимуса Валонта отказало сердце. Словно

ангел смерти, черный ветер прикоснулся к нему и забрал его душу. Так же неспешно повернулся и

пошел прочь. А потом оболочка поглощенной души раскололась, и...

Он взорвал этот дом, выбил ставни в аптеке, смешал в одно водопад разбитых склянок,

сорвал крыши с нескольких домов по соседству, а заодно — убил нескольких людей, случайно

оказавшихся поблизости. Поток чужих эмоций был слишком силен, Меранфоль, не отвлекаясь

больше   на   внешний   мир,   занялся   изучением   памяти   своего   нового   приобретения,   и   природа

черного ветра — разрушение — проявилась в полной мере. Крутящимся смерчем поднялся он в

небеса. К счастью для прочих обитателей города, здесь его больше ничего не интересовало. Но рев

ветра, грохот его вознесения, тяжелый, как удар молота, слышали все. Все видели облако пыли,

поднявшееся над городом — все, что осталось от дома, из которого вышел наргантинлэ. И многие

словно очнулись — почти все горожане внезапно осознали, насколько были близки в этот день к

смерти. Еще много дней они были подавлены случившимся — на один миг их привычный мир

раскололся, и что они увидели? Почти ничего. Но столп поднимающегося в небо смерча — как луч

черного солнца: обещание, предвосхищение того, что в конечном итоге ждет нас всех. И многие

содрогнулись. А многие упали на колени и взмолились к Джордайсу о милосердии.

* * *

— ...Лия Солнечный Свет, почему ты грустна? Твои одежды поблекли, что осмелилось

оборвать твой смех?

— Не спрашивай, Меранфоль, я не хочу говорить об этом.

— Мне больно видеть твою боль, Лия Солнечный Свет. Я хочу понять. Что-то не так на