CoverUP

Черепахо — птица плотоядно облизнуло свой клюв длинным малиновым языком, на секунду показавшимся из щели рта. Уже совсем невидимое из-за пыли небо прорезала жуткая раскоряченная во все стороны молния, и на секунду в её вспышке показалось, что с кончика клюва свисает густая капля крови.

Все ниже и ниже чудовище наклонялось над ним Ларик, содрогнувшись от омерзения, выбросил вперед руку, сжатую в кулак…

* * *

Он открыл глаза, понял, что лежит, скрючившись на своей постели, прижимая руку к сердцу. И давит, сам давит с невероятной для спящего человека силой на грудную клетку. Словно таким образом хочет сломать её и как птицу выпустить боль, забившуюся в самый дальний угол его организма, и не желающую покидать его ни при каких обстоятельствах.

«Опять началось», — панически пронеслось в голове. «Теперь уже точно — началось. Нет сомнений». Мысли, вытянувшие его из кошмарного сна, были, на самом деле, нисколько не лучше, чем сам этот сон. Ларик знал это точно, потому что этот кошмар уже не раз приходил к нему ночью. Это было давно. В детстве. Тогда рядом была мама. Она будила его, кричащего, потного, мокрого — в слезах, соплях и моче. Гладила, что — то припевала, убаюкивала. Как бы ни было ему страшно, он тогда всегда знал, что она рядом и никогда, ни при каких обстоятельствах не отдаст его тому страшному, оскаленному, шипучему, что приходило во сне. Никогда. С этой мыслью он вырос, и кошмар, по мере взросления Ларика, отступал, становился все бледнее и размытие, а вскоре и совсем перестал случаться. Ларик напрочь забыл этот сон.

И вот этим летом он вернулся. А мамы уже нет, и некому отогнать этот кошмар, таившийся глубоко в подсознании. И даже вспоминать ничего не нужно было, потому что сразу стало ясно: это он, тот самый. Без всякого разбега и подготовки, без сюсюканий и экивоков, сон даже не стал здороваться, как поступило бы любое воспитанное явление. Он просто пришел и остался. Все реже и реже были передышки, которые он давал Ларику, уступая место снам эротическим или, наоборот, блеклым и ничего не значащим. Таким, например, как ты пришел в магазин, твердо зная, что у тебя мало денег, но вдруг, как фокусник из шляпы, начинаешь доставать из кармана все новые и новые купюры. Сон, конечно, приятный, но не без разочарования при пробуждении.

Этот сон про дикий бег сквозь густые, чернеющие заросли травы был уже старый знакомый. Всегда в нем таинственный и беспощадный Ползень преследовал его, а впереди путь преграждала кровожадная, острая клювом птице-черепаха. Выросший Ларик даже дернулся уголком рта, улыбнулся, приветствуя знакомых персонажей. Зажал опять рукой сердце, все никак не желающее успокоиться. Потому что…. Потому что там было что-то дальше. Что именно, Ларик не помнил, как не помнил своего спасения от неминуемой сонной беды. И ещё. Мошка. Они, все эти фантастические существа, звали его в кошмаре всегда этим именем. Сейчас Ларик вспомнил, что и свистящий голос шипел ему вслед между строчками своей жуткой прибаутки «Мош-ш-шка, Мош-ш-шка…». Он звал издевательски явно его, Ларика, но совершенно другим именем.

— Глупости, — сказал вслух сам себе Ларик, отгоняя ночное видение. Глянул на окно, в открытом пространстве распахнутых стекол все ещё клубилась густая южная ночь. Сгущенная темнота сбила в одуряющий аромат запах цветов, что росли и у него в палисаднике, и вокруг у соседей. Это был как бы мамин завет — каждый год сажать однолетники, и не давать пропасть многолетним цветам. Ларик, несмотря на всю свою поглощенность работой и внешним пофигизмом, старательно сохранял дом в том виде, что было при маме. Так было похоже, что её дух не уходит из его жизни, и продолжает оберегать его, Ларика, от кошмаров. Цветочный аромат ночных фиалок, махровых левкой и душистого горошка, соединившись в единую душистую отдушку, и в этот раз быстро отогнали ночные видения.

Ларик полежал ещё немного, успокаиваясь, вдыхая этот мощный отгонитель духов. Никакие страсти не проникнут в дом сквозь душистый барьер, поставленный ещё мамой. На веки вечные.

Тем не менее, страх, уже совсем было собиравшийся оставить его, как только Ларик понял, что все случившиеся было не на самом деле, а во сне, уходить передумал. Потому что в ночной тишине на самом деле что-то шуршало, двигалось и сопело. Звук, который сначала мастер не услышал из-за того, что невероятно гулко колотилось сердце, шел то издалека, с улицы за оградой, то казалось, что кто-то ходит под окнами, то скрип половиц раздавался уже из кухни. Эти пугающие шорохи и звуки не имели никакой логики, потому что происходили сразу и там, и там одновременно. От этого казалось, что спальню Ларика сразу несколько неведомых существ окружают со всех сторон. Только что им может быть нужно от мастера татуажа?