Поднимаясь на веранду, Яська поняла, что Ларик не один, и что он уже плотно сидит на своей любимой теме.
— А что ты скажешь, Герыч, о венгерском тату — художник Роберте Борбасе? Там любой фильм ужасов отдыхает! И люди идут на это, значит, кому-то нужно носить на себе присосавшихся монстров? Я его руку везде узнаю. Чернила — только черные, он ими создает своеобразную палитру, причем, начиная от светло-серого. Знаешь, такой особый эффект получается: словно рисунок карандашом на бумаге. Рука мастера — вот я о чем говорю. Узнаваемая рука — это уже настоящее искусство.
Тут Ларик увидел Яську, а самое главное — бутылку с сидром у неё в руке, и вдохновился ещё больше.
— О, Яська, привет! — радостно крикнул он, и продолжил. — А японец Гаккин? Это плотный и в то же время масштабный рисунок, его тату — словно одежда. Он покрывает чернилами всю кожу, «одевает» клиента в вечерний костюм. И к нему едут со всего мира.
— Со всем миром ты не справишься, — констатировала Яська, доставая с приверандной полки кружки для сидра. — У тебя нет такого коэффициента полезного действия. Ты отвлекаешься на философствования и создание теорий о том, что тату — это искусство, достойное встать в одном ряду с созданием живописи, музыки и поэзии.
— Ты, Яська, — ответствовал проповедник тату-теории, намек уловивший, но проигнорировавший, — все время ерничаешь по этому поводу, хотя не понимаешь сути поставленного тезиса. Ты не знаешь ни истории татуировки, ни теорий и направлений, а берешься судить с точки зрения невежественного обывателя.
— А вот и нет, — торжествующе сказала девушка, которая буквально вчера прочитала статью о Гаккине в интернете. Она, взбудораженная своими подозрениями, пыталась, как всегда, найти ответ во всемирной паутине. — Я знаю, например, что к японцу, о котором ты только что говорил, обращаются люди странные и чудаковатые. Этим и объясняется его стиль — неадекватностью клиентов. Ты же сам говорил, что добропорядочные домохозяйки к тебе в салон не заглядывают.
— Они и в картинные галереи не очень-то заглядывают, — пробурчал Ларик.
— Ага! — сказала Яська, и бутылка сидра в её руках зашлась шипением и пеной, которая выплеснулась наружу. Но девушка этого практически не заметила. — Посетители картинной галереи все равно не просят закрасить им черным соски. А твой японец в интервью рассказывал, что в его практике — это нормальный вариант. А ещё к нему пришел парень с фотографией своей девушки и попросил сделать ему татуировку, будто кто-то другой ее насилует. В Амстердаме один клиент попросил вытатуировать на его языке контуры мужского полового органа.
— Это издержки, — парировал Ларик. — Они бывают в любом виде творчества. Но что правда, то правда. Татуировки чаще всего делают нестандартные люди.
— Это точно. — Вдруг выступил молчавший до этого Гера, — подверженные «синей болезни», в большинстве нестандартные челы, такие, которые в толпу не собьются. Я думаю, они тюнингуют свое мясо, потому что чувствуют, что мясо по отношению к ним, вторично.
Он рассеянно взял кружку, в которую Яська только что налила шипучий сидр.
— Прохладненький, — с удовольствием констатировал.
— А вот кто является основным творцом татуировки — мастер или тот, кто её носит? — Яська тоже отхлебнула шипучки, которая сразу же дала в нос. — Кто более нестандартен с точки зрения обывателя?
— В любом случае я проецирую на чужое тело особенность своего внутреннего мира, — быстро ответил Ларик. — Логично предположить, что наши с клиентом базисные основы мировосприятия должны как — то совпадать. Наверное, когда все сходится, татуировка приобретает двойную силу.
— Просто признайся, — истина вдруг поразила Яську, как молния, — что тебе нравится этим заниматься, потому что в татуировании есть что — то от зомбирования. И зомбирующий — это ты.
Ларик посмотрел на неё с недоумением, словно она сказала нечто непристойное. Яська же заговорила быстро — быстро, пытаясь донести до него мысль, пока её не прервали:
— Это как бы часть механизма подчинения независимой личности своей воле. Ты ставишь свое тавро на человека, проецируешь свои жизненные потоки и понятия об окружающем мире на его тело. Тебе в эти минуты кажется, что ты — демиург, держащий в руках нити судьбы, и управляющий ими по своему разумению. Ты становишься одержимым, Ларик! Мне страшно за тебя. Потому что как раз сейчас ты во что-то вляпался! Возможно, попал своей иглой в инфернальную точку, и не имеешь понятия, во что ты влез!!!
Тут Ларик, можно сказать, просто рассвирепел:
— Я бы поспорил с тобой сразу по всем пунктам. Но мне жарко и не хочется. А ты… Ты сегодня перегрелась на солнце, Ясмина!
Его всегда сонно прикрытые глаза вдруг округлились от злости, а перманентно бледная кожа налилась яростной краснотой.
— Вот вы где, голубчики, — ворвался, разряжая обстановку жизнерадостный голос Алины. — Все в сборе и как всегда в одном и том же месте в тот же час. А у меня к вам просто наисерьезнейший разговор. Может, это выглядит глупо и странно, но….
— Что — то случилось? — охнула Яська. — Кто-то опять умер?
Алина кивнула: