CoverUP

— Мне очень жаль. — Искренне извинился Ларик. — Не буду врать, они все для меня какие-то совершенно чужие люди, чтобы убиваться по их безвременному уходу из жизни, но в глубине души мне действительно жаль. Это очень печальная история. Она рвет мне душу.

Каппа посмотрел на него прикрытыми до середины тонкой пленкой век глазами. Взгляд был грустный. Как и всегда, впрочем.

— Я не буду идти до конца. — Сказал Ларик, извиняясь. — И больше ничего не хочу знать.

— Это твое право, — согласился Каппа. — Я отпускаю тебя. Ненадолго.

— А навсегда никак нельзя?

— Нельзя, — покачал головой Каппа. — За тобой охотились, а я тебя нашёл. И спас. Теперь я за тебя в ответе. Поэтому отпускаю тебя, пока Неб опять не вернётся.

И тут Ларика осенило.

— Зато я теперь знаю, кто ты, — воскликнул он. — Ты — мое второе «я». Мой внутренний голос. Но почему ты в таком странном виде? И капает с тебя постоянно….

— Потому что! — Ответил птице-черепаха. — Каков ты, таков и твой внутренний голос.

— А тогда…. Раз так…. Я сделаю тату. Тату Каппы, — загорелся мастер. — Себе. На все плечо. Мне кажется, я уже не боюсь боли.

— А вот уж нет. Увольте, — тут же, словно ждал подвоха, заартачился Каппа. Голос его стал непривычно капризным. — Сохрани меня в тайне. Это обязательное условие.

— Ну, вот, началось. А я уже показал тебя Яське…

— Значит, теперь, как порядочный человек, ты должен на ней жениться, — сказал Каппа.

Как-то особо омерзительно усмехнулся и по своему ужасному обыкновению начал истончаться и таять.

* * *

Ларик изумленно оглядывал вечернюю набережную, блестевшую разноцветными огнями в ночи. Море отражало их, перерабатывало, многократно увеличивало и посылало обратно, как ни на что не годный мусор. Вместе со щепками, раскисшими листьями и дохлыми медузами. Светились мерцающим неоном вывески вечерних кафе, несанкционированно вырывая у ночи ещё кусок бессонницы. Столовая «Парус», кафе «Лагуна», бар «Флибустьер». Музыка гремела со всех сторон как бы разная, но неизменно традиционная по тональности и непритязательному набору тем. Где-то страдали, где-то радовались, но суть примитивных ритмов была одна — любовь. Вся эта вечерняя набережная была пропитана памятью о только что ушедшем солнце и грядущей любовью. Мимо кафешек по мостовой в диссонанс с грезами о любви, грохоча и повизгивая, катились небольшие жестяные бочонки. То ли с пивом, то ли с мороженым. Конечно, они катились не сами по себе. Их сопровождали несколько смуглых большеносых парней в кепках. Парни были сосредоточены и деловиты, а бочонки жизнерадостны и полные надежд.

Яська с улыбкой посмотрела на Ларика, который с ошалелым изумлением крутил головой по сторонам в этом радостно-праздничном бедламе.

— Ты что?! Никогда не был вечером на берегу?

— Неужели ты думаешь, что у меня есть время на это бздыховское времяпрепровождение? — сердито ответил друг. — Я и сейчас не понимаю, зачем ты меня сюда притащила? Еще и эта попса…

Ларик обвел рукой звучащее пространство, которое словно специально в подтверждении его слов взорвалось «Нежным поцелуем меня пленила…».

— И что ты имеешь против поцелуев? — уже в голос засмеялась Яська.

Очередной всплеск громкого аккорда унес куда-то в черную и вечную гладь моря окончание её фразы. Ларик поморщился с таким выражением на лице, словно у него только что разболелся зуб. Ну, и, конечно, ничего не ответил.

— Смотри на вещи положительно, — бодро проорала ему почти в самое ухо Яська. — Например, подумай, что ты можешь для себя хорошего извлечь из вечерней набережной.

Ларик задумался.

— Я давно хотел попробовать этот…. Как его…. Смузи гребанный, вот!

Яська тут же схватила его за руку и с торжествующим видом потащила за собой вдоль целого ряда всевозможных кафешек, радостно приговаривая:

— Ну, вот, видишь, видишь, во всем есть свои положительные стороны….

— Какие? — скрывая улыбку за видимым недовольством, сурово спросил пыхтящий за подругой Ларик.

— Я угощу тебя смузи! — Яська остановилась на секунду, широким жестом указала на белоснежную веранду кафешки. Чуть подсвеченные мягким светом столики словно уходили на этой ажурной яхте прямо в море, растворялись в подсвеченной черноте.

— Добра-то! — поморщился Ларик, но отказываться не стал.

Яська молча и с удовольствием несколько минут наблюдала, как он с видом барина на отдыхе в окружении раболепствующих крестьян потягивает через трубочку детский сладкий и густой напиток. Наконец, не выдержала:

— Ну, как?

Он недовольно отставил пустой бокал — смузи вытянул все-таки до самого дна — и капризно протянул:

— Да я ж говорил: добра-то….

Яська вовсе не обиделась, а счастливо рассмеялась.

— Ты чего? — удивлению Ларика не было предела.

— Не знаю, — радостно призналась она. — Я просто очень довольна, что мы помирились. Что этот кошмар закончился. Что ты снова — старый, добрый брюзга Илларион, которого я знаю сто пятьсот лет, и от которого не жду никаких сюрпризов.

— Ну, ты полегче, — нахмурился сурово парень, скрывая в глубине души удовольствие от её слов и самое главное — эмоций.

— А то с сюрпризами у нас, сама знаешь, не заржавеет.