CoverUP

Олег оглянулся вокруг, но тут же быстро сориентировался, и огромными прыжками двинулся в сторону леса, рассчитывая, что мальчик, недавно научившийся ходить, далеко уйти не сможет. Аида принялась переворачивать все вокруг себя, заглядывая под сваленные грудой палатки, вокруг валялись колья, спешно выдернутые из земли, зачем-то она разметала сложенные для костровища дрова. Послышался плач, она метнулась туда, но это кричал Ринат, оставленный без присмотра и опустивший на палец себе нож. Мальчик сидел весь в крови, но Аида искала Тимошку, ей в данный момент было не до чужого ребенка. Она крикнула маме Рината, позвала её и продолжила свои нелепые поиски, посекундно оглядываясь в сторону, куда убежал муж.

И тут вдруг наступила пронзительная тишина, перекрывшая людские голоса, крики и суету. Невероятная тишина, в которой тут же послышался зловещий треск. Это где-то прямо над человеческим лагерем гнулись и ломались деревья. Люди на секунду замерли в ужасе, и тут, бросив все такие нужные им только что вещи, стали прыгать в катер, прижимая к себе самое дорогое — детей. К непрекращающемуся крику раненого Рината добавился крик Евы, которую бабушка, скрученная ревматизмом, не смогла удержать в руках, уронила на землю, горько плача и причитая. И ребенок, и бедная женщина елозили по мокрой траве, у бабушки не слушались руки, и девочка, пытаясь подняться с земли, хваталась за неё, а та тряслась всем телом от слабости и бессилия, и плакала уже навзрыд, как кричат смертельно раненые животные. Впрочем, спустя несколько минут замешательства, и Еву, и бабушку подняли, отряхнули и доставили молниеносно на катер. Это был Стас, да, это был он. Кто-то (и это, вероятнее всего опять был Стас, как обычно умудрявшийся быть везде и сразу) потянул отбивающуюся Аиду по воде, она кричала, дико подвывая:

— Помогите! Помогите! Олег, Тима! Там!

Кажется, она расцарапала ему лицо, отбиваясь, но её уже затащили и изо всех сил втолкнули на урчащий в нетерпении катер. Тут они увидели, как над ними со склона с невероятной скоростью оторвался и пополз вниз огромный пласт земли, тут же накрыв, похоронив под собой то, что ещё несколько минут назад было их тихим семейный лагерем. Взметнувшиеся комья и пыль покрыли тьмой египетской все вокруг, а сила удара земли о воду породило такую волну, что она тут же накренила суденышко, на котором в ужасе сбились люди. Инга, судорожно прижимающая к себе Валю на палубе, за какую-то долю секунды (никто даже прореагировать не успел) вылетела за корму вместе с ребенком, и тут же оказалась в воде. Вслед за ней, не удержавшись на завалившемся боком катере, смылись волной и родители Даника. В общий шум ворвался и истошный вопль мальчика, спокойного до сих пор, но в одно мгновение оставшегося без родителей перед лицом смертельной опасности.

Несчастная женщина уже не слышала ни криков, ни рева, ни всплесков. Она ещё мгновение всматривалась в пыль и ад, который создала сама земля, укрывшая все самое дорогое, что у неё, Аиды, было. А потом Аида сразу потеряла сознание.

Глава восемнадцатая. Крайняя, но не последняя

Ларик бежал, бежал и бежал от этого страшного, переворачивающего земляные пласты и вырывающего деревья с корнем ползучего ужаса. Что-то грохотало за его спиной, чей-то голос истошно, на самом надрыве нерва кричал вслед: «Тимошка, Тимошка», эти невозможные рыдания сплетались в густом пыльном пространстве с ревом и треском, и Ларику было страшно на какой-то грани, за которой вот-вот наступит равнодушие. Ноги его, ставшие на удивление маленькими, кривыми, хлипкими и неудобными, слушались невпопад, он ещё не привык к тому, что у него есть ноги, и надеяться на них никак не мог. Ларик уже не понимал, бежит он или катится ничтожным перед лицом природной катастрофы комочком. Его просто несло первобытным ужасом прочь, не зная куда, не зная как, просто прочь, прочь, прочь…

В какой-то особенно неустойчивый миг ноги все-таки подвели, он запнулся о ставшую вдруг высокой траву, упал ниц, лицом в землю, и только успел подумать, что все пропало. А что именно это всё, он не знал, но ощущал, как нечто невыносимо ужасное пропажу этого всего. И тогда вдруг он услышал чей-то ласковый голос, с другой стороны добра и зла. И этот голос что-то говорил над ним, курлыкал, убаюкивая, успокаивая, выносил из грядущего ужаса, отодвигал кошмар в прошлое. И Каппа, присевший перед ним, жалким и измазанным землей и экскрементами, поднялся и шагнул в его кухню. Одним спокойным шагом он перенесся из прошлого в грядущее, и теперь сидел за Лариковым обеденным столом, покрытым недорогой, но тщательно вытертой клеенкой, а капли с него бились об эту клеенку, не причиняя ей никого вреда.

— Теперь все? — тихо и устало спросил его Ларик, облокотившись на косяк двери. — Эту историю можно считать законченной?

— Это зависит от тебя, — ответил Каппа. — История закончена только для тех несчастных, что никогда так и не узнают, почему они погибли.