Curiositas. Любопытство

Единственное, чем вооружена в пути Алиса, – это язык (и то же самое мы уже говорили о Данте). Слова помогают нам сориентироваться в лесу Чеширского кота и на крокетной площадке Королевы. Благодаря словам Алиса выясняет разницу между тем, что есть, и тем, что кажется. Именно в ее вопросах раскрывается вся «безумность» Страны чудес, которая, как и в нашем мире, едва прикрыта приличествующими условностями. Можно пытаться найти в безумности логику, как Герцогиня, которая во всем ищет мораль, но если по правде, – которую сообщает Алисе Чеширский кот, – выбирать тут особенно не приходится: куда ни пойдешь, окажешься среди безумцев, так что язык – спасительная соломинка, за которую надо держаться изо всех сил, чтобы остаться на плаву и не утратить кажущееся здравомыслие. Слова убеждают Алису, что в этом запутанном мире бесспорно лишь одно: под маской рассудочности все мы не в своем уме. Как и Алиса, мы все (буквально каждый) рискуем утонуть в собственных слезах. Нам вместе с Додо хочется думать, что не важно, куда и насколько неумело мы бежим: победителями должны считаться все и все заслуживают награду. Как Белый Кролик, мы направо и налево раздаем приказания, словно остальные обязаны (и почитают за честь) нам служить. Как Гусеница, выспрашиваем наших ближних о том, кем они себя ощущают, но имеем слабое представление о самих себе, почти доходя до грани, за которой исчезает собственное «я». Вместе с Герцогиней мы считаем, что детей за плохое поведение надо наказывать, но причины их поведения нас мало интересуют. Как и Шляпник, мы уверены, что яства на столе, накрытом для всех, предназначены нам одним, и беззастенчиво предлагаем гостям вино, когда ни вина, ни варенья нет и в помине. Нами могут править деспоты вроде Червонной Королевы, и тогда мы вынуждены участвовать в безумных игрищах с абсурдным инвентарем – шарами, которые катятся прочь, как ежи, и молотками, извивающимися, как фламинго, – а если мы не в состоянии соблюдать правила, нам грозят отрубить голову. Методы обучения, как объясняют Алисе Грифон и Якобы Черепаха, подразумевают ностальгические упражнения (обучение «латуни» и «жреческому») и услужническую практику (бросание омаров в море). Наша система правосудия задолго до того, как ее описал Кафка, походила на суд над Червонным Валетом, малопонятный и несправедливый. Однако немногим из нас хватает смелости, чтобы, как Алиса в конце книги, встать (в прямом смысле слова) на защиту своих убеждений и не держать язык за зубами. Этим беспримерным актом гражданского неповиновения Алиса получила право пробудиться ото сна. У нас, к сожалению, такой возможности нет.

Мы, читатели и попутчики, следим за тем, как в странствиях Алисы – и Данте – возникают извечные мотивы нашей жизни: погоня за грезами и их утрата, сопутствующие слезы и переживания, борьба за выживание, кабала, мучительные блуждания в поисках себя, последствия семейного разлада, вынужденное подчинение бессмысленным вердиктам, злоупотребление властью, растлевающие догмы, беспомощность при виде безнаказанных преступлений и неправедных наказаний, продолжительная борьба разума с безумием. В этом, включая всеохватное умопомешательство, – истинное содержание книги.

«Сумасшедший, – сказано в «Гамлете», – и есть лицо, сошедшее с ума». Алиса с этим согласилась бы: ненормальность – это исключение из всего, что считается «не ненормальным», так что фраза Чеширского кота («Все мы здесь не в своем уме») в Стране чудес распространяется на кого угодно. Но Алиса – не Гамлет. Ее грезы – это не мрачные видения, она не впадает в уныние, не видит себя карающей десницей призрака, не требует доказательств того, что ясно и прозрачно, и верит в эффективность неотложных мер. Слова для нее – самостоятельно живущие существа, и мысль (в отличие от представлений Гамлета) не несет благо или зло. Конечно же, ей не хочется, чтобы ее собственное тело, такое надежное, вдруг таяло, как и нежелательно, чтобы оно росло или уменьшалось (хотя, чтобы пролезть в дверцу, ведущую в сад, она не против сложиться, «как подзорная труба»). Алиса никогда не приняла бы удар отравленного лезвия и не стала бы пить из кубка с ядом, как мать Гамлета: схватив пузырек, на котором написано «ВЫПЕЙ МЕНЯ», она первым делом смотрит, нет ли там пометки «яд», ведь она «начиталась всяких прелестных историй о том, как дети сгорали живьем или попадали на съедение диким зверям, – и все эти неприятности происходили с ними потому, что они не желали соблюдать простейших правил, которым обучали их друзья». Алиса куда благоразумнее принца датского и его родни[248].