d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Когда она поднимает взгляд, то Локвуд замечает, что глаза красные. Сосуды воспалены. Это последствия бессонных ночей и слез. Последствия потраченных нервов. Мальвина перестала быть Мальвиной. Теперь она похожа на Кармен, на Анжелику, на всех тех героинь культовых романов, которые в конце своей страстной жизни получали лишь разочарования и пепел.

— Потом он сказал, что даже если мы расстались — это ничего не решает. Я принадлежу тебе, и он не может так поступить с тобой… И когда мы встретились еще раз, я… Я заверила его — и себя тоже, — что если он уйдет, я никогда не дам ему второго шанса.

Он молча смотрел на нее. На ее шее все еще висела цепочка с подвеской. Это кощунство. Это грех, порок, безумие! Но любить и быть любимой с разными людьми в двадцать первом веке стало чем-то вроде девиза. Потерянное поколение диктует новые трактаты.

— И он ушел. Каждый раз его непоколебимость была мощнее его чувств и нашего влечения…

— Зачем ты мне это говоришь? — он приближается к девушке, руками упираясь в колени. Гилберт смотрит в глаза парня. Этот блеск, он никуда не исчезает. А надрыв во взгляде самой Елены все больше и больше. Отчаяние, недоговоренность, желчь — спички, их души — керосин. Осталось лишь поджечь.

— Он остался верен тебе.

— А ты? — вопрос, обнажающий всю подноготную правду. А правда такова: Локвуду плевать на преданность Сальваторе. Ему не плевать на Елену.

— А я не спала с твоим лучшем другом, — она резко поднялась. Тайлер тоже поднялся. Да, черт возьми, он дал тысячу обещаний, но иногда их не стоит сдерживать. Иногда клятвы и запреты надо нарушать, иногда кровное слово лучше превратить в ничто. Потому что только так человек может почувствовать себя живым.

— Ревнуешь? — тихо, без издевки. Он тонет во взгляде Мальвины. В разгорающемся взгляде. Девушка снова включает апатичность.

— Это не ревность. Это чувство предательства. Горькое ощущение. Тебя ведь… Тебя не предавали. Даже друг, и тот… А я заебалась терпеть это чувство. Оно преследует меня с самого рождения, понимаешь? То отец, то подруги, то ты…

Он вырывает полотенца, отшвыривает их и приближается к девушке. Все происходит настолько быстро, что оба даже не успевают отдать себе отчет в этом. Гилберт чувствует руки Тайлера на своей талии. Чужая хватка. Не такая, как у Добермана. Но не менее сильная и обезоруживающая.

— Может быть, оно и преследует тебя с самого рождения, — его шепот разрезает тишину, порождает доверие. Ребенок в душе, забитый в угол и напуганный, начинает тянуться к этому голосу, как к свету. Пока что, по крайней мере. — Может быть, отец, подруги, я, Бонни поступили с тобой подло и жестоко. Может! Только знаешь, что отличает наши отношения от всех остальных твоих отношений?

Пауза. Она смотрит на него выжидающе.

— Я люблю тебя. По-настоящему.

Елена закрывает глаза, закрывает лицо руками и делает глубокий вдох. Она мечтала об этих словах. Мечтала с самого детства. Но теперь не чувствовал облегчения. И вовсе не потому, что она хотела бы услышать их от другого…

А потому что это знание доставляет боль: она не сможет ответить взаимностью.

— Тебе лучше уйти, — шепчет девушка, отводя взгляд и касаясь руками до рук Тайлера. — Ты обещал.

— Ты любишь его? Ответь мне.

Она решилась выдержать зрительный контакт, решилась стерпеть эту тактильную близость и ответить на этот чертов вопрос. Она устала, вымоталась и желала сейчас только сна, но она все же решилась. Некоторые акценты лучше разъяснить сразу же.

— Это не любовь. Но он знает обо мне все. Все, понимаешь? А я не знаю о нем ничего, и это сводит меня с ума…

Он целует ее прежде, чем успевает все обдумать. Ему просто до сводящих судорог хочется вновь ощутить ее малую отдачу, ощутить ее губы, ее тело. Ему просто до сковывающей жажды нужно заполучить эту девчонку. Потому что он болен ею. Фанатичен ею. Одержим ею. Зависимость — неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.

Ей девятнадцать. Она потеряла родителей, друзей, смыслы. И ее еще никто не любил. Иллюзия умеет подкупать, умеет бросать подачки в виде золотых монет надежд, в виде таких обжигающих желаний, которые претворяя в жизнь, растворяешься где-то в несбыточности настоящего и нереальности будущего. Иллюзия заставляет верить в то, что однажды все наладится, все нормализуется и станет очевидно, что делать дальше. Иллюзии — это как попытки суицида, который совершает каждый.

Ему двадцать три. И он только начнет терять родителей, друзей и смыслы. И он еще никого не любил. И он хочет попробовать, а как это — смотреть на человека, желать его и не иметь возможности к нему прикоснуться. И он хочет попробовать, а как это — когда после долгих мучительных ночей получает то, что хочет. Извращение — неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.