d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Я насчет семинара, — сказала она, присаживаясь на край парты напротив стола Харрингтона. Тот будто слегка дернулся, а потом перевел такой же холодный взгляд на девушку. — Вы сказали, что ответы есть в учебнике, который можно взять здесь. Я могу взять книжку до завтра, чтобы отксерокопировать материал?

— Да, минуту.

Он поднялся и направился в подсобку. Девушка лениво посмотрела в его сторону, затем поднялась и подошла к рабочему столу. Она с легкостью отогнала воспоминание о пребывании в полицейском участке. Сейчас казалось, будто это было очень давно, будто это случилось с кем-то другим.

— Не посмеешь! Я — девушка твоего друга…

— И что? Ты думаешь, я из тех канонных злодеев, для которых есть что-то не обесцененное?

Она увидела распечатанные фотографии, на которых были изображены настенные граффити. Девушка быстро взглянула в сторону подсобки, убедилась, что Харрингтон не появился и снова переключила внимание на фотографии. Изображения были сочными, яркими, отражающими какую-то часть жизни: агрессия, крик, эстетика, влечение. Буквы, женские силуэты, вырванные из какой-то книги цитаты, мультипликационные персонажи, точные портреты известных и неизвестных людей — абсолютно каждый элемент приковывал к себе внимание. Елена раздвинула какие-то бумаги, увидела еще более красочные изображения. И пусть это были только фотографии или распечатки интернетных картинок — не важно. На них было то, к чему Мальвина не могла прикоснуться.

В них была жизнь.

— Нравится?

Теперь девушка дернулась, быстро обернувшись в сторону Десмонда. Тот был такой же спокойный и апатичный как и пару минут назад. Он протянул девушке учебник.

— Извините, — произнесла она, хватая книгу и тут же засовывая ее в сумку. Девушка застегнула замок, а потом взглянула на мужчину. Неловкость, которая словно в предсмертной судороге охватила ее в последний раз, теперь исчезла. Гилберт выдохнула, расправила плечи и повернулась в сторону Десмонда всем корпусом.

— Одно время я срисовывала их в ежедневник, — девушка вновь расстегнула сумку и стала рыться в ней. — Меня привлекали не столько рисунки, сколько надписи, — она извлекла какой-то ежедневник, откинула сумку на парту и стала рыться в блокноте. — Они… Ну, эти шрифты иногда повторяются, иногда контаминируют, а иногда вообще выступают в роли единичных экземпляров.

Найдя нужную страницу, девушка протянула свой ежедневник Десмонду. Тот прищурился, немного скептически посмотрев на Гилберт, а потом все же взял ее блокнот. Он внимательно рассмотрел зарисовки, потом перевернул страницу.

— И давно вы этим увлекаетесь?

— Пару лет назад увлекалась.

Десмонд подошел к столу, достал какой-то лист, примерно формата А3, на котором были изображено нечто похожее на то, чтобы было в блокноте девушки. Он сверял материал, внимательно разглядывая одну надпись с другой, сравнивая, стараясь обратить внимание на тонкости. Но несмотря на то, что в блокноте Елены зарисовок было меньше, они были намного разнообразнее, чем те, которые были у ее преподавателя.

— Вы кому-нибудь показывали это? — он обратился к девушке, переключая на нее свое внимание. Та отрицательно покачала головой, а потом сказала:

— Я могу вырвать эти листы, если вас они заинтересовали. Мне это не нужно.

И если Елена обращала иногда внимание на Харрингтона из-за его взгляда, то тот обращал внимания на Гилберт из-за ее повадок. Девушка была словно фарфоровой — и дело тут заключалось не столько в ее безэмоциональности, сколько в нерасторопных, плавных и медленных движений. Будто эта девочка — кукла в чьих-то детских руках.

«Ну, только такими куклами играют взрослые мальчики», — подметил он про себя.

— Вы уверены? — уточнил он. Елена кивнула, подошла к столу, взяла блокнот и, надломав его на развороте, стала медленно отрывать один листок. Она схватилась за верхний край листа и потянула его сверху вниз, замедляя процесс, словно наслаждаясь происходящим. Да и куда ей было спешить? Когда долгое время бежишь от чего-то, то, в конечном счете, тебе удается скрыться от преследований.

Но потом бежать некуда. И все смыслы теряются.

Тишину кабинета разрушал лишь звук рвущейся бумаги. Елена медленно вырывала один лист за другим, даже нисколько не желая ускорить этот процесс.

— Это было бестактно. Извините.

Звук рвущейся бумаги затих. Гилберт подняла голову и уставилась на Десмонда, пытаясь понять, не послышалось ли ей. Может, втайне души желая услышать эти слова еще раз.

— Вы меня тоже, — ответила она и снова вернулась к своему делу. — Надо перебарывать вредные привычки.

Она оторвала последний листок, закрыла блокнот и, сняв сумку с плеча, стала засовывать ежедневник обратно. Она прятала взгляд вовсе не потому, что недоговоренность и эта до ужаса дурацкая ситуация как-то на нее влияли. Просто Гилберт не хотела смотреть в его глаза, боялась увидеть там заинтересованность или презрение. Боялась увидеть хоть что-то, потому что была уверена, что чем меньше эмоций — тем лучше.