Да, был

— Командование недовольно вами, — сказал он. — Быть партизаном не значит заниматься «партизанщиной», нарушать дисциплину и очертя голову лезть на рожон. Представьте на миг, что могло случиться в результате вашего безрассудного броска на сто пятьдесят километров от базы? Что могло быть, если бы противник решил преследовать вас крупными силами? Уверенные в неприступности обороны, мы не заметили бы, как на ваших плечах противник ворвался в наше расположение и, действуя во фланги и тыл, по частям уничтожил бы нас. Да за это расстрел! Дора поступил нечестно, не предупредив вас о том, что Дютье и Энгро отказались от нападения на замок, а командование согласилось с их доводами и санкционировало отказ.

Русин стоял, готовый провалиться сквозь землю. Нехорошо получилось: не спросил разрешения, не доложил о выходе на операцию, не предупредил соседа, а ведь Нечаев и Вальц намекали: «Спроси разрешения». Чего доброго, Жардан уверен, что слезы Рюзанны побудили идти на замок. Отчасти — верно, но не будь Давида Ларрея в числе узников, пошел бы на де Фош? А? Конечно, не отказал бы Дора. Как же объяснить старшему товарищу свой поступок?

Жардан вышел из-за стола, положил руку на плечо Русина, голос его чуть подобрел:

— Правда, и Дютье, и Энгро говорили о лобовом штурме замка… М-да… идея, зародившаяся в вашей горячей голове, у них не возникала. Это верно. За спасение ста пятидесяти настоящих патриотов Франция благодарна. Не подумайте, что я придерживаюсь принципа: «Победителей не судят». Поймите правильно: я горжусь вашим смелым поступком, но приказываю: без «партизанщины». Понимаете?

Русину стало легко: никаких объяснений Жардан не требует.

— Понимаю. Даю слово, «партизанщина» не повторится.

— Вот и хорошо, — сказал Жардан и протянул руку. — Отряду передайте искреннюю благодарность командования. Садитесь, поговорим.

…Разговор был короткий. Франция накануне великих событий. Закончена подготовка к всеобщему восстанию. День начала известен. Час — первый выстрел восставших парижан. А пока никаких операций, кроме действия мелких групп, — охотников за «крысами».

Жардан усмехнулся.

— Говорят, в предчувствии гибели корабля, крысы первыми покидают его. С гитлеровского пиратского фрегата и с вишийской шаланды «крысы» уже бегут. Они торопятся за Пиренеи, увозят не только национальные ценности, но и документы, которые понадобятся народам для суда над виновниками многолетнего кровавого кошмара.

Жардан ногтем мизинца очертил круг на русиновской карте.

— На дорогах в этом квадрате бейте «крыс», но помните: более четверти отряда «на охоту» не выделять…

…О чем говорили Жардан и Русин, узнал только Старко.

— Правильный «фитиль»… а может быть… а может быть и неправильный. Людей спасали, не кутят… А крыс не люблю, хай им грець! «Крыс» уничтожать посылай меня.

…Лучшими «вольными охотниками» за «крысами» оказались Гребных и пять его товарищей. При операции по подрыву складов черноморец раздобыл советское противотанковое ружье и до сотни патронов. С тех пор Гребных не расставался с ПТР, ласково называл его «партизанской пушкой», уверял, что это то самое ружье, которое он оставил под Севастополем, когда, раненный, потерял сознание. На «охоту» Гребных выходил только с «пушкой»…

Гребных был способен долгими часами выжидать у шоссе и, если в седоке показавшейся автомашины угадывал «крысу», первым же выстрелом останавливал его.

Возвращаясь с задания, «охотники» приносили вести: кое-где крестьяне устанавливают свою власть в деревнях и объединяются для отпора насильникам…

…С приказом о предстоящем выступлении приехал Дютье.

— Наконец-то Франция проснулась, — восторженно говорил он, обнимая Русина. — Получайте приказ и давайте уточнять предстоящее объединение отрядов. Представляете, как будет грандиозно все это… Как снежный ком, сорвавшись с горы, увеличивается по мере движения, так мы превратимся в полк, в дивизию, в армию и поведем наступление на Париж, на Бордо, на Страсбург… на Берлин, черт меня возьми, если последует приказ…

— Как? Уже сегодня на Берлин?

Дютье рассмеялся:

— О, нет, нет. Пока мы договоримся о встрече там, внизу. Ваши друзья в сборе?

— Не совсем. Одна группа «охотников за крысами» отсутствует.

— «Крысы»?! О! Это будут последние «крысы». Теперь мы будем бить волков, шакалов, гиен…

НИЧЕГО УТЕШИТЕЛЬНОГО…

Зепп Блашке скомкал газету и зло швырнул на пол: ничего утешительного! Со вчерашнего дня он ничему не верит. В Финляндии и Прибалтике русские заперли отборные дивизии и методически колотят их. Красная Армия на берегах Вислы. А ведь это уже Европа! «Страшный Генрих» держит руку на пульсе страны, ему известны сокровенные думки каждого немца и все, что творится вокруг Германии. Он зря не скажет: Румыния и Финляндия уже ведут зондаж о капитуляции перед Россией.

Фон Папен предупреждает: Турция, как бывалая кокотка, заигрывает с западными союзниками и делает реверанс перед Москвой. В Тулоне англо-американцы осуществили десантную операцию «Энвил» — «наковальня». Не думают ли они ударами молота в Нормандии расплющить германские силы во Франции.