Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви

Три, что ли, или четыре доллара я ей заплатил. Потом, не знаю с чего, спросил, что бы она сделала с теми деньгами, что налетчики украли.

Она засмеялась, и я ее зубки увидел.

Не знаю, что тут на меня нашло, Лес. Пятьдесят пять лет. Дети взрослые. Соображать же надо. Женщина меня вдвое младше, ребятишки в школу бегают. Она и в «Стэнли» работала, только пока у них уроки, чтобы дома не киснуть. Ей работать-то не надо было. Им на жизнь хватало. Муж у нее, Ларри, шофером работал в «Консолидейтед фрейт». Деньги хорошие зашибал. Дальнобойщик, сам понимаешь.

Он замолчал, вытер лицо.

– Всякий может ошибиться, – сказал я.

Он покачал головой:

– У нее было двое мальчиков, Хэнк и Фредди, погодки. Она мне карточки показывала. В общем, я ей про деньги когда сказал, она засмеялась; говорит, наверное, бросила бы работать в «Стэнли», переехала бы в Даго и дом бы купила. Сказала, что у нее родственники в Даго.

Я закурил еще одну сигарету. Поглядел на часы. Бармен поднял брови, я поднял стакан.

– В общем, сидит она на диване и спрашивает, нет ли у меня сигарет. Свои, говорит, забыла в другой сумочке и не курила, как из дому вышла. Говорит, терпеть не может покупать в автомате, когда дома целый блок. Я ей дал сигарету, подержал спичку. Лес, а у самого-то пальцы дрожат.

Он остановился и с минуту разглядывал бутылки. Женщина, которая раньше смеялась, держала под руки двух мужчин, сидевших по бокам от нее.

– Потом как-то смутно все. Помню, спросил ее, как она насчет кофе. Только что свежего заварил, говорю. Она говорит, мол, ей уже пора. Разве что, сказала, одну чашечку. Я пошел на кухню, подождал, пока кофе разогреется. Я тебе скажу, Лес, Богом клянусь, я от твоей матери ни разу не гулял, пока мы были женаты. Ни разу. Были времена, когда так и подмывало – да и возможности имелись. Я тебе скажу, ты свою мать так, как я, не знаешь.

Я сказал:

– Можешь по этому поводу ничего не говорить.

– Принес я ей кофе, тут она уже плащ сняла. Я на диван напротив нее сел, как-то уже разговорились. Она говорит, у нее двое детей, в Рузвельтовскую начальную ходят, и Ларри – дальнобойщик, его иногда по неделе, по две дома не бывает. То в Сиэтл, то в Лос-Анджелес или там в Феникс. Все время мотается куда-то. Говорит, познакомилась с Ларри еще в старших классах. Гордится, мол, что все у них было как следует. Ну, там, гляжу, – уже немного посмеялась, когда я какой-то анекдот рассказал. Такой, что вроде по-разному можно понять. Потом спрашивает: а вы слышали про торговца обувью, который к вдове приехал? Мы над этим еще посмеялись, я ей еще один рассказал, позабористей. Ну, тут она уже от души смеется, курит вторую сигарету. Одно за другое, понимаешь что.

Ну и тут я ее поцеловал. Откинул ей голову на диван и поцеловал – и почувствовал, как ее язык ко мне в рот рвется. Понимаешь что? Так вот человек живет как по писаному, и вдруг все к чертям. Просто кончилась полоса, понимаешь ты?

Но быстро все и кончилось. А после она мне говорит: «Вы, наверное, будете думать, что я какая-нибудь гулящая». Раз – и ушла.

Я такой был взбудораженный, понимаешь? Диван поправил, подушки перевернул. Все газеты сложил и даже чашки вымыл, из которых пили. Кофейник вычистил. А сам все думаю, как я твоей матери в глаза посмотрю. Страшно мне было.

Ну вот, значит, так это началось. У нас с матерью все осталось, как было. Но к той женщине я стал постоянно ходить.

Женщина у бара соскочила с табурета, сделала несколько шагов к центру зала и принялась танцевать. Она мотала головой из стороны в сторону и прищелкивала пальцами. Бармен перестал подавать напитки. Женщина подняла руки над головой и, пританцовывая, закружилась на месте. Потом перестала, и бармен снова взялся за работу.

– Видал? – сказал отец.

Но я не сказал ничего.

– Так оно все и шло, – сказал он. – Ларри работал по графику, и я при любой возможности к ней заглядывал. Матери твоей говорил, туда-то пошел или туда-то. – Он снял очки и закрыл глаза. – Я этого никому не рассказывал.

Мне нечего было сказать. Я поглядел из окна на взлетную полосу, а потом на часы.

– Послушай, – сказал он. – Когда у тебя рейс? Может, на другом полетишь? Давай я еще выпить нам возьму, Лес. Закажи нам еще парочку. Я постараюсь побыстрей. За минуту дорасскажу. Послушай, – сказал он. – Его карточка стояла у нее в спальне возле кровати. Сперва мне было не по себе ее там видеть, и все такое. А потом привык. Знаешь, как человек привыкает? – Он покачал головой. – Поверить трудно. Короче, все плохо кончилось. Ты знаешь. Ты про это уже знаешь все.

– Я знаю только то, что ты мне рассказываешь, – сказал я.

– Я тебе расскажу, Лес. Я тебе скажу, что тут главнее всего. Видишь, много всего было намешано. Не то важно, что твоя мать от меня ушла. Вот послушай что. Лежим как-то мы в постели. Где-то около обеда время. Просто лежим, разговариваем. Я задремал, что ли. Так странно дремал, знаешь, даже что-то снилось. А сам себе говорю в то же время: не забывай, мол, скоро вставать и идти. Вот так, в общем, тут эта машина подъезжает, кто-то выходит, дверцей хлопает.