Да здравствует король (СИ)

– Быстрее начнем – быстрее закончим, – произнесла она севшим голосом, понимая, что общество лицемерного Аваллак’ха сейчас будет ей приятнее.

– Я заберу тебя через пару часов, – бесцветно заметил король, поднимаясь следом. – Креван… Она не поела.

– Нельзя заставить ее есть специально. Да и это нам только на руку, пустой желудок не будет мешать.

========== 8. В лапах дурмана ==========

Память – вещь интересная, никогда не знаешь, чего от нее ожидать. Одни воспоминания хранятся в черепной коробке всю жизнь, некоторые складываются где-то у сердца, другие – тут же выкидываются за ненадобностью и исчезают в небытии. Сейчас Цирилла не могла вспомнить лица родителей, те, что были изображены на картине, висевшей над ее старой кроватью, она не могла вспомнить голоса старой Львицы, полного имени бабушки, свой утерянный титул…

Среди забытого оказалась и мрачная пыльная дорога, ведущая в пропахшую неизвестным Цири химикатом лабораторию Знающего. Девушка не помнила ни коридора, ни стены, что на самом деле не была цельной, она слепо шла вперед, опираясь на жесткую руку эльфа.

Слабые ноги несли ее вперед, и Аваллак’х охотно пользовался немощью девушки, изображая учтивого кавалера. Впрочем, изображая ли? Стоило Цири неровно вздохнуть, вымученно сжать губы или шикнуть, эльф искренне-беспокойно оглядывал ее, исключая возможность болезненного недомогания. Голубое платье прятало под собой следы чужой «ласки», и Ласточка не решалась дать мужчине знать, что на запястье ее красуется яркий синяк, который сжимать не стоит.

– Как ты чувствовала себя вчера? – спросил эльф после того, как «дверь» отворилась перед ними.

– Скверно, – ответила девушка тихо. – Мне не понравилось. Мутило, слабость была и… И какая-то жажда.

– Ты сказала об этом Эредину? – спросил мужчина, приподнимая бровь. – Это плохие симптомы. Я надеялся, что все пройдет незаметно.

– Не говорила я ему ничего, – нервно ответила та, отворачиваясь. – Аваллак’х, можно я побуду здесь подольше? Скажешь, что мне нужно прийти в себя или что-то такое, чтобы не возвращаться обратно?

Знающий кивнул спутнице, указывая той на кушетку. Свое место Цирилла уже помнила, помнила, как сжимала пальцы в кулак, чтобы мужчина мог попасть ей в вену, как терпеливо ждала, пока выведенная им масса проникает в ее кровь. Ведьмачка поджала губы, поднимаясь и вновь опускаясь в нужное положение. Рука на тумбе, спина плотно прижата к стене, а в глазах – ничего, кроме усталости и желания эту самую усталость быстрее сломить сладкой дремой.

– Мне очень жаль, Зираэль, но продержать тебя здесь всю ночь я не смогу, как бы сам того ни хотел. Три-четыре часа, до позднего вечера.

Игла вошла в вену, и девушка сжала зубы, на секунду почувствовав укус легкой боли. Во рту стоял вкус чужих губ, и память, та злая, жестокая девица, заставляла девушку вспоминать, как этот вкус она почувствовала прошедшей ночью. Ведьмачка закрыла глаза, стоило слабости усилиться, вцепиться в нее сильнее, укусить, подобно жадной ядовитой змее. Свечи продолжали гореть, факела источали и тепло, и свет, и энергию, но Цирилла уже не слышала треска разгорающегося огня.

Темнота век сменялась яркими вспышками света, размазанными силуэтами настигающих пленницу снов. Реальность сменялась абсурдным миром фантазий, увлекая Цири в глубины своего бытия. Ведьмачка стояла у старой хижины Высоготы, крепко прижимая к себе раненную руку, ощущая незабытую еще физическую боль падения. Она словно недавно слетела с лошади, получила тот самый шрам, использовала Ген, дабы перепрыгнуть в пространстве на несколько дней вперед.

– Цири? – позвал ее знакомый голос, голос старика, слышавшего зловещий вой ведьмы-банши, освещенного светом лучины. – Цири, это ты, где ты?

«Я, это я», – пронеслось в ее голове, но не сорвалось с губ. Ведьмачка оглянулась: ее нечесанная кобылка стояла неподалеку, копытцем поддевая круглый камешек, ветер шумел в мрачнеющей листве, играл с кронами деревьев, выбивая из них тихие скрипы ветвей. Болото мрачнело вокруг. Когда Цирилла вновь обернулась к хижине, огонек внутри нее уже угас. Никто больше не звал, Высогота молчал, и силуэт его не просматривался во тьме засаленного окна.

Девушка шагнула вперед, утирая лоб теплой ладонью. Шаг, еще один, еще один – навстречу двери, ручка которой давно разболталась и готова была остаться в ладони путника, за нее потянувшего. Ступени не заскрипели под ее шагами, но в пруду, расположенном не так далеко, шевельнулась напуганная рыба, заметившая опасность. Ведьмачка застыла, не то сбитая с толку, не то напуганная. Застыла, прислушавшись к шороху за дверью.

– Где она?

– Я же позвал, я только что позвал ее, и никто не ответил, – оправдывался Высогота, хрипя. – Она ушла, она давно уже ушла, не сказав, куда и на какой срок.