Да здравствуют медведи!

— А, и ты здесь! — говорит он, словно иначе и не представлял себе нашей встречи, чем на палубе траулера у берегов Ньюфаундленда. — Понимаешь, какое дело, — говорит он, усевшись в кубрике за стол, — у нас на борту и правда одна салага… — Ему неловко, что они так неумело швартовались на шлюпке.

Кротов рассказывает: опытные матросы успели пронюхать о том, что мы недобираем план, подсчитали протори и наотрез отказались идти в море на «Вольдемаре». Чтобы укомплектовать команду, не то что новичков, даже нескольких «бичей» пришлось взять. Капитан, зная, что это за публика, вывел судно на рейд за три дня до отхода. И все же в последнюю ночь «бичи» организовали пьянку.

Заметив у меня на полке флакон одеколона, Кротов просит отлить половину.

— Понимаешь, какое дело, сперли у меня, мерзавцы, все запасы и выпили. Побреешься — нечем лицо побрызгать.

На правах хозяина я веду Кротова в рыбцех. Он интересуется расстановкой обработчиков. Долго глядит на мастерскую шкерку Арвида.

На палубе тралмастер с «Вольдемара», держа в руках блокнот, расспрашивает Ивана. Такие пары бродят по всему траулеру. «Вольдемаровцы» глядят на нас с почтением. Мы уже два месяца на промысле, а они окуня еще и в глаза не видели. Нежданно-негаданно мы оказываемся в роли наставников.

Незаметно наваливается глухая осенняя ночь. «Вольдемар» снова идет рядом, наставив на нас прожекторы и динамики.

— Эй, на «Есенине»! — раздается над океаном. — Кто хочет и кто еще в состоянии вернуться на «Вольдемар», — приготовиться!

Гости толпятся на юте во главе со своим капитаном. Наш боцман, подозрительно принюхиваясь, оглядывает его. Ни слова не говоря, берет толстый капроновый канат и, не обращая внимания на протесты, обвязывает капитана под мышками. Как знать, не угостил ли его на радостях Петр Геннадиевич спиртом из аварийных запасов.

Потравливая конец, капитана гостей, словно водолаза, опускают в шлюпку. Там его развязывают. Боцман выбирает канат. И процедура повторяется со следующим.

Начрад врубает марш. Прожекторы выхватывают из темноты зеленую ухабистую дорогу, по которой уходит чистенькая новенькая шлюпка…

Как всегда под конец рейса, нервы у всех натянуты. А тут еще с «Вольдемара» повеяло берегом, его свободой, радостями и заботами.

Матросы работают как во сне — взгляд, отсутствующий, движения замедлены. А тронь — ощетиниваются ежом. То и дело вспыхивают и гаснут ссоры.

Откуда ни возьмись распространяется слух: поскольку план не выполнен, пойдем не в порт, а на селедку, к Фаррерам. Осенний лов сельди кончается через месяц, — значит, рейс будет продлен максимум до трех с половиной месяцев.

Казалось бы, ну что в этом такого? Большинство матросов ходило на СРТ, а там три с половиной месяца — нормальный рейс. Ходят же и на полгода… Однако так уж устроен человек, что даже помимо воли рассчитывает свои силы наперед. Настройся мы на год, выдержали бы и год. Но внутренние двигатели наши были заведены на семьдесят пять суток.

Исподволь, день за днем, отсчитывая время, раскручивался завод. И вот он на исходе.

Ночью Алик Адамов с размаху грохает кухтылем о палубу:

— К чертовой маме! Спишусь на базу! Рейс окончен, и хана рулю!

— Вот дурочка! — ухмыляется Серов. — Ну что те три недели? Зато заработаем…

— Плевал я на заработок…

— Ишь, раскудахтался!.. Ну и списывайся! — возмущается Володя.

Но возмущается он больше по обязанности, как член судового комитета, а не по внутреннему убеждению…

И пошло — команда кипит, как уха в кастрюле: «Спишусь!» — «Не держим!..» — «Я говорю, не пустят!..» — «Пусть попробуют, рейс окончен!..» — «И отваливай к дьяволу!..» За обедом, обнаружив, что мясо из борща кто-то успел вытралить раньше него, Игорь швыряет половник в бачок так же, как Алик ночью швырнул кухтыль.

— Разноглубинным тралом работать — это вам не мясо половником черпать! Пока освоим — глядишь, и лов кончился… Я списываюсь!.. А ты?

Он подталкивает молчаливо жующего Бичурина.

Тот неторопливо поворачивает голову, смотрит сверху вниз на небритую физиономию Игоря и, проглотив ложку супа, раздельно, на всю столовую произносит:

— Не имею привычки! На каком судне ушел, на том и вернусь!

Траловая команда наседает на Володю — ты, мол, член судкома, сходи к первому помощнику, потребуй собрания. Чего они тянут — всю душу вышкерили. На селедку так на селедку, домой так домой…

Собравшись с духом, словно перед прыжком с десятиметровой вышки, Володя идет к Машенину.

Машенин в своем репертуаре:

— Когда надо будет, тогда и соберем. Кто смелый, пусть сам ко мне зайдет. Мы стихийной демократии не допустим!..

На утренней вахте капитан, выйдя в рубку, говорит, что вопрос о селедке обсуждается на берегу, и спрашивает меня о настроении команды. Я передаю ему беседу Володи с Машениным.

Петр Геннадиевич бледнеет.

— Сегодня же вечером созовем собрание. Надо команде все объяснить.

Через полчаса Машенин, как всегда в берете и с трубкой в зубах, выходит на ют.

— Как настроение, ребята?.. Пойдем на селедку, заработаем?

Ребята безмолвствуют.