Дай мне руку, тьма

– Если они любят тебя, то поймут, что ты потерял самообладание под влиянием стресса. Грубо, конечно, но не более того.

Я покачал головой.

– Грейс права. Я привел ужас в ее дом. И сам в него обратился. Я испугал ее ребенка, Энджи.

– Дети отходчивы, – сказала она.

– Если бы ты была Грейс, и я разыграл бы перед тобой такой спектакль, а твоего ребенка на месяц погрузил в ночные кошмары, что бы ты сделала?

– Я не Грейс.

– А если бы была ею?

Она покачала головой, глядя на бокал с пивом в руке.

– Скажи, – сказал я.

– Возможно, я бы вычеркнула тебя из своей жизни, – сказала она, глядя в бокал. – Навсегда.

* * *

Мы перешли в спальню, уселись в кресла по обе стороны кровати, чувствуя глубокую усталость и вместе с тем возбуждение – слишком сильное, чтобы уснуть.

Дождь прекратился, свет в спальне был погашен, и лед за окном отсвечивал серебром, придавая комнате жемчужный оттенок.

– Кончится тем, что оно нас проглотит, – сказала Энджи. – Насилие.

– Мне всегда казалось, мы сильнее.

– Ошибаешься. Спустя время оно заражает.

– Ты имеешь в виду себя или меня?

– Нас обоих. Помнишь, несколько лет назад я застрелила Бобби Ройса?

Я помнил.

– Ты спасла мне жизнь.

– Забрав его жизнь. – Она глубоко затянулась сигаретой. – Все эти годы я говорила себе, что ничего не чувствовала, когда нажимала курок, не могла чувствовать...

– А что ты чувствовала? – спросил я.

Сидя в кресле и положив стопы на край кровати, она подалась вперед и крепко сжала ладонями колени.

– Я чувствовала себя богом, – сказала она. – Мне было хорошо, Патрик.

Позднее она лежала в постели с пепельницей на животе, глядя в потолок. Я же оставался в своем кресле.

– Это мое последнее дело, – сказала она. – По крайней мере, надолго.

– Ладно.

Она повернула голову на подушке.

– Не возражаешь?

– Нет.

Она выпустила кольца дыма в потолок.

– Я так устала от страха, Патрик. От страха, который превращается в ярость. Меня истощила ненависть, накопившаяся за эти годы.

– Знаю, – сказал я.

– Я устала иметь дело с психопатами, домашними тиранами, мерзавцами, лжецами, причем не день и не два подряд, а постоянно. Мне начинает казаться, что, кроме них, в мире никого больше нет.

Я кивнул. Я тоже устал от всего этого.

– Ведь мы еще молоды. – Она посмотрела на меня. – Ты помнишь об этом?

– Да.

– Мы еще достаточно молоды, чтобы изменить что-то, если захотим. И достаточно молоды, чтобы вновь стать чистыми.

Я подался вперед.

– Давно у тебя эти мысли?

– С тех пор как мы застрелили Мариона Сосия. А может, с тех пор, как я убила Бобби Ройса, не знаю. Но давно. Я уже так долго чувствую себя грязной, Патрик. И не могу привыкнуть.

Мой голос прозвучал шепотом.

– Так мы можем, несмотря на все, снова стать чистыми, Энджи? Или уже слишком поздно?

Она пожала плечами.

– Стоит попробовать. Как думаешь?

– Конечно. – Я нагнулся и взял ее руку. – Раз ты так думаешь, значит, стоит.

Она улыбнулась.

– Ты мой самый лучший друг на свете.

– Взаимно.

* * *

Я вскочил и сел наготове в постели Энджи.

– Что? – спросил я, но никого не было.

В квартире было тихо. Уголком глаза я заметил какое-то движение. Оглянулся и посмотрел на дальнее окно. Я смотрел на замерзшие стекла, и темные силуэты листьев то плотно прижимались к стеклу, то отрывались и возвращались в темноту, а тополь все качался на ветру.

Я обратил внимание, что красные цифры на будильнике Энджи не горят.

Я нашел свои часы на комоде и нагнулся к окну, чтобы поймать отблеск света: 1 час 45 минут.

Повернувшись, я поднял жалюзи на окне и посмотрел на окружающие дома. Ни одна лампа не горела, даже фонари у входа. Вся округа выглядела как горная деревушка, покрытая льдом, лишенная электричества.

Когда зазвонил телефон, звук был оглушающим.

Я схватил трубку.

– Алло.

– Мистер Кензи?

– Да.

– Тим Данн.

– Свет вырубился.

– Да, – сказал он. – По всему городу. Корка льда стала слишком тяжелой и пригнула электропровода к земле, что вывело из строя трансформаторы по всему штату. Я уже сообщил в компанию "Бостон Эдисон" о нашей ситуации, но для восстановления понадобится какое-то время.

– Ясно. Благодарю, офицер Данн.

– Не стоит.

– Сержант.

– Да?

– Которая из сестер Девина ваша мать?

– Как вы догадались?

– Забыли? Я ведь сыщик.

Он хихикнул.

– Тереза.

– А, – сказал я. – Одна из старших. Девин всегда боялся тех, кто старше него.

Он тихо засмеялся.

– Знаю. Немного смешно.

– Спасибо за заботу, сержант Данн.

– Рад стараться, – сказал он. – Доброй ночи, мистер Кензи.

Я повесил трубку, глядя на безмолвную мешанину красок за окном – иссиня-черной, ярко-серебристой и жемчужной.

– Патрик?

Ее голова оторвалась от подушки, а левая рука отбросила пучок спутавшихся волос с лица. Она приподнялась на локте, и я заметил движение ее груди под майкой со школьной эмблемой.

– Что такое?

– Ничего, – сказал я.

– Плохой сон? – Она села, одна нога под ней, другая, обнаженная и гладкая, выскользнула из-под простыни.

– Мне показалось, я что-то услышал. – Я кивнул в сторону окна. – Оказалось, это ветка дерева.

Энджи зевнула.

– Давно собираюсь его обрезать.

– К тому же отключили электричество. По всему городу.

Она заглянула под штору.

– Ого!