Дай мне знать, если все еще…

Этой восьмилетней девочкой была я. Сколько лет прошло с тех пор? Двадцать. Много, мало? Сейчас, когда я лежала на этой кровати, казалось, что прошла целая жизнь. А с переездом в другую страну, началась новая. Только уже без веры в настоящую и единственную, белоснежное, кружевную и так….по мелочам.

Бабушка уже была на кухне и готовила завтрак. Обычно, эта кухня принадлежала только ей. Два года я прожила с бабушкой и дедушкой.

– Ба, ну еще пять минут! – кричала я, когда она будила меня в школу.

А на столе уже ожидал завтрак: мое любимое яйцо всмятку и овсяная каша с маслом. Я с удовольствием съедала все, что ты готовила на завтрак. Я любила твои завтраки, а когда возвращалась со школы – уже на первом этаже (а мы жилы на четвертом), слышала запах свежей выпечки. И никогда не ошибалась, что это – твоя выпечка.

– Доброе утро, – это звучало так нелепо именно в это утро, но я сказала эту фразу автоматически. Мы же многое делаем автоматически.

– Садись, – мама выглядела очень уставшей, а мешки под глазами напоминали о вчерашнем дне. Хотя, она плакала, кажется, не больше пяти минут назад.

– Спасибо, я не хочу пока есть. Ты спала?

– Да, кажется. Обратно…? – не успела договорить, я опередила ответом.

– Я побуду с тобой, сколько будет нужно. Не брала обратный.

– Если тебе нужно быть там – бери билет. Я справлюсь.

В маминой голове не было обиды или скрытой просьбы остаться. Она уверенно сказала: «я справлюсь», и сомневаться в том, что она и сейчас справиться, у меня не было ни единой причины. Она всегда справлялась. Даже тогда, когда хотелось завыть от боли.

– Нет, я побуду. Дней семь, а там посмотрю. Ты же помнишь, моя работа не привязана к месту.

– Не нужно видеться с ним. Я тебя очень прошу, – мама резко сменила тему разговора. Хотя, я знала, что она вспомнит его.

– Я не собираюсь с ним видеться, – отрезала я. Но, внутри все сжалось то ли от неуверенности в собственных словах, то ли от борьбы с собственными желаниями. Борьбы, заранее проигранной.

– Он живет с девушкой. Мне рассказала Таня.

– Я знаю, – металл в собственном голосе испугал меня.

– Я видела их в города, – эта фраза была произнесена очень быстро, но при этом мама бросила на меня пронзающий взгляд. В нем читалось: «не нужно видеться».

И после этой фразы, я ощутила прилив дрожи: от кончиков пальцев ног – до макушки. Еще секунду, и мне казалось, что у меня начинается озноб. Мамино «я видела», воспринималось как полная реальность. Как то, что не подлежит никаким опровержением и сомнениям. Когда говорят: «Я знаю» или «Мне сказали» – есть повод усомниться. Нет-нет, это не серьезно. Это лишь слухи, и ничего больше. А в нашем городе пересказ слухов был едва ли не единственным родом занятий для многих. Мама их видела. А значит, больше никаких сомнений.

– Прекрасно. Он счастлив. Это главное.

– Не думаю, что Он счастлив. Он меня увидел тогда. А в глазах… В глазах я не увидела счастья. Может, я просто забыла, как выглядит счастье. Да, наверное, я забыла.

Мамина жизнь не была той жизнью, в которой есть место беззаботности. Мне было восемь лет, когда они с отцом развелись. Это был крах. Крах настоящей любви, в которую я, будучи маленькой девочкой, так искренне верила. Теперь перед моими глазами была другая картина: заплаканные глаза мамы и горький запах успокоительных трав, которые она принимала ежедневно. И так длилось около года.

С отцом мне разрешали видеться. Да, дедушка был против. Но он молчал. Только иногда с комнаты доносились обрывки фраз во время разговора мамы и дедушки. С этих обрывков я складывала для себя целый текст, из которого исходило, что отец ничего не делает для моего воспитания и лучше бы мне видеться с ним как можно реже. Запретить наши встречи никто не смел. Отца я очень сильно любила. Это была самая искренняя любовь, которая доступна только детям. А еще, во взрослом возрасте, она доступна израненным душам, которые смогли пройти все испытания и исцелились. Только об этом я пока не знала.

– Дважды в одну реку…

– Мам, не начинай. Я все поняла. Я взрослая девочка, ты помнишь?

– Помню. Взрослая, но глупая.

– А ты любила папу? – я никогда не задавала этот вопрос. Не решались, не было подходящего момента, не хотела трогать прошлое. А сейчас, было ощущение, что – пора.

Несколько секунд молчания, казалось, тянулись целую вечность. Я уже хотела повторить вопрос, когда прозвучал ответ, который я не ожидала услышать.

– Я не знаю, – на ее глазах были слезы.

Мне хотелось продолжать. Хотелось понять, почему так сложно дать определение любви и вообще, как понять, что это именно она. Но раскрывать рану, возле которой уже появилась еще одна, совсем свежая, я не могла.

– Извини. Не будем. Может как-то в другой раз. Когда ты будешь готова. Когда я смогу задать еще один вопрос. Сейчас не получается.

– А с кем же ты оставила…?

– Котенка?

– Котенка.

– Соседка. Она с радостью за ним согласилась посмотреть. У нее тоже, две кошки.