Daigaku-kagami (СИ)

— Эй-эй, очкарик, смотри! — не стесняясь, Гил схватил Эдельштайна за руку и потащил к вольеру с волком. — Он рыжий.

— Представь себе, — сердито выдергивая руку, воскликнул Родерих.

— О, а там кто? — не обращая внимания на возражения друга, Байльшмидт продолжил путь дальше, высматривая в вольерах спрятавшихся животных.

Особенно ему запомнился манул — дикий котище, выпучивший на странную парочку медные монеты янтарных глаз. Родериха больше привлекали птицы, но физическое превосходство Гила не подвергалось сомнению и сейчас демонстрировалось во всей своей красе. Они углублялись в территорию, пока, наконец, преодолев огромный загон для диких кабанов, не вышли к настоящим хищникам — львам. Простояв возле их загона минут с десять в немом восторге, Гилберт двинулся дальше и там столкнулся с чем-то воистину великолепным. Это была любовь с первого взгляда. Белоснежный зверь с красными глазами и редкими темными полосками на толстой шкуре, как будто тоже заинтересовавшись своим зрителем, подошел почти вплотную, насколько это позволяли ограждения. Сам Байльшмидт тоже невольно подался вперед, зачарованно глядя в кровавые глаза тигра-альбиноса. Когда через двадцать минут безмолвного созерцания друг друга, к одному из них вернулся дар речи, он, отвернувшись на секунду от животного, по-детски округлившимися блестящими глазками посмотрел на все еще удерживаемого одной рукой Родериха.

— Даже не проси, — отрезал тот.

— Ну…

— Нет! Мы не можем позволить себе такую… киску, — возмутился Эдельштайн, чем заслужил грозный рык со стороны вольера. — Хорошо, не киску. Все равно это невозможно.

— Ро-о-оди, — Гил умоляюще протянул гласную, пытаясь смириться с невозможностью своего внезапного желания.

— Нет! — прикрикнул Родерих. — Пошли, мы и так потеряли слишком много времени здесь.

Он потянул не сопротивляющегося Гилберта за собой, и тот, медленно двигаясь вдоль ограды, постоянно оглядывался на тигра, с грустным взглядом следовавшего за ним, пока его путь не преградил барьер.

В следующем вольере белый медведь, развалившись на небольшом островке, спал, не привлекая к себе излишнего внимания туристов. Гил даже не взглянул на него, все еще переживая расставание с, возможно, единственным, кто мог его понять и полюбить. Веселые пингвины немного взбодрили приунывшего Гилберта, а глупые выдры и вовсе вернули его в состояние боевой готовности, так что, когда они с Родерихом подошли к участкам для птиц, он снова непринужденно засорял голову Эдельштайна какой-то ерундой.

— Эй, — он остановился, чуть покраснев и как будто надувшись за что-то.

— Чего еще? — устало вздохнул Родерих, бросая на друга скептический взгляд.

— Я замерз! — требовательно бросил Гилберт.

— И что ты мне предлагаешь? — задыхаясь от возмущения, поинтересовался Эдельштайн.

— Снимать штаны и бегать, — закатив глаза, фыркнул Байльшмидт. — Пошли в помещение, раз уж другие способы согреться тебе неведомы.

— Что за пошлые намеки? — приподняв одну бровь, хмыкнул Родерих.

— Пошлые тут только твои мысли, — потянув его в сторону небольшого, но уютного здания, где они сегодня уже покупали билеты, ухмыльнулся Гилберт. — Кстати, здесь тут ведь есть и в помещении выставки, — он заметил надпись, сообщавшую об открытии в зоопарке птичьего зала. — Пошли.

Направление было немного скорректировано, и вскоре оба стояли в полном птичьим гомоном помещении. Они бы расправились там довольно быстро, если бы только Гилберт не углядел в клетке двух ярко-желтых птичек. Так что Родериху пришлось приложить все усилия, чтобы история с тигром не повторилась, и они каким-то чудом успели на встречу с детьми.

Наконец, настала пора ужинать — эта перспектива казалась Гилберту теперь уже очень удачной, тем более что после ему предстояла долгожданная баня, а уже одно это делало его счастливым. К сожалению, не все было так радужно, как он успел себе напредставлять. Сначала в баню пустили учеников, давая им возможность первыми расслабиться и насладиться теплотой общения, а уж потом, после легкой уборки поздно вечером, когда большинство учащихся разбрелось по своим комнатам и занялось разнообразными личными делами, Родерих допустил Гилберта до столь желанного источника.

Развалившись в горячей воде, Байльшмидт смог вздохнуть полной грудью и ощутить себя действительно свободным. Даже присутствие старого друга, консервативного и сдержанного абсолютно во всем, кроме искусства, не омрачило столь замечательный вечер. Наоборот, его молчаливая компания как-то скрасила одиночество, по крайней мере, это точно сделали вызываемые его присутствием приступы угрызений у давно забытой совести. Как бы велик ни был Гилберт, он до сих пор иногда встречался с Лизхен, а она по-прежнему оставалась женой Родериха. Они оба лгали ему, хотя оба же и любили, и это не могло не отразиться на его внутреннем состоянии. Только сейчас, оставшись с Родерихом наедине, Гил немного понял, почему так сложно стало с ним общаться и почему так хотелось быть с ним. Страх потерять друга — вот то, что побуждало его.

— Родерих, — тихо плеснула вода — Гилберт закинул руки за голову.