Daigaku-kagami (СИ)

В спешке натягивая на ноги ботинки, накидывая сверху куртку из плотной серой ткани с капюшоном, которую даже не удосужился застегнуть, заматываясь в тонкий красный шарф, он выбежал из комнаты, не заперев дверь, и пулей рванул к воротам — месту, где проходил сбор на поездку, организованную школой, чтобы избавиться от как можно большего количества бездельничающих учеников. Ехать они собирались аж в другой город, поэтому детям и требовалось несколько сопровождающих, в числе которых по несчастливой случайности оказался Гилберт. Он, конечно, не считал несколько дней, проведенных не просто вдали от школы, а еще и в лучших банях во всей Японии, несчастливой случайностью, но изобразить недовольство стоило хотя бы ради приличия. Затевалось все это в связи с началом вступительных экзаменов в «Кагами», на которые, по традиции, съезжалась масса учеников со всех уголков мира. А так как сами учащиеся могли случайно подпортить имидж колледжа, чего директор, естественно, допустить не мог, их аккуратно и безболезненно из трепетно любимого здания удалили.

То есть думали, что удалили. На деле же оказалось, что время первого экзамена и отправления из школы практически совпали. Байльшмидт заметил немалое оживление рядом со зданием школы, да и ворота, обычно закрытые во избежание каких-либо неприятностей, практически не закрывались. Засмотревшись, Гил не заметил идущую ему наперерез парочку новичков, что повлекло за собой эпичное падение с едва сдерживаемым матом сквозь зубы и скомканными извинениями.

— По сторонам смотреть надо, — фыркнул Гилберт и резко поднялся на ноги, проигнорировав протянутую руку одного из пострадавших от его невнимательности.

— Извините, — вежливо улыбнулся тот.

Гил бросил на него пронзительный взгляд — невзрачный мышонок с русыми волосами, собранными в хвостик, — парнишка помогал подняться своему другу. Тот замер, видимо, ошеломленный величием прекрасного учителя, и, поймав его взгляд, сорвался с места, утягивая друга за собой и тарабаня ему что-то не совсем вменяемое.

— Вот хамло! — потирая ушибленные ладони, пробормотал Байльшмидт. — Пусть только поступят сюда, устрою сладкую жизнь, — сделав столь важную пометку в мысленном дневнике и приложив к ней фотографию ребят, Гил соизволил продолжить путь, на другом конце которого его явно заждались. — Доброго утречка, очкарик! — улыбнувшись во все пятьдесят три, поздоровался он.

— И тебе того же, — проворчал Родерих, поправляя очки. — Мы устали тебя ждать, мог бы и не опаздывать раз в жизни! — не дожидаясь очередной колкости от друга, которая уже почти даже сорвалась с его губ, Эдельштайн резко развернулся и направился к воротам, за которыми в двух автобусах разместились остальные участники поездки: ученики с первого по пятый класс и еще шестеро учителей.

— Аристократишка! — таки бросил Байльшмидт, выражая свое отношение ко всему случившемуся, сказанному и вообще Родериху.

— Зато я не распугиваю новичков-иностранцев, сшибая их с ног, — язвительно заметил тот.

— Ну да, ты делаешь это, устраивая в обед концерты для фортепиано, — название инструмента Гилберт специально исковеркал голосом, зная, как трепетно к этому относится Эдельштайн.

— Я, по крайней мере, не устраиваю свои концерты соседям по ночам и не сопровождаю их вокалом, — вспыхнув, выпалил Родерих, остановившись в дверях автобуса и впиваясь строгим взглядом в возмущенные красные глаза.

Продолжать спор, когда вокруг было столько любопытных ушей, Гилберт не стал, только смерил Родериха самым презрительным взглядом из всех, да подтолкнул его вперед, чтобы занять места и провести среди учеников перекличку. Спустя десять минут Гил уже на все лады мысленно материл водителя за медленную езду, робость на дороге и бессмысленную попсу вместо нормальной музыки. Ученики переговаривались друг с другом, кто-то уже спал, не обращая внимания на шум, кто-то ел, видимо, второпях забыв нормально позавтракать. Родерих, надев наушники и прикрыв глаза, отвернулся к окну, полностью игнорируя своего соседа, который от скуки уже готов был лезть на стенку. Не выдержав, Байльшмидт больно пихнул его локтем под ребра и ловко стянул с него наушники, тем самым вынудив Эдельштайна обратить на него внимание.

— Что за фигня? — Гил, скривившись, поскорее убрал динамики подальше от ушей.

— Это Лист, темнота, — покраснев, Родерих попробовал отнять источник любимой музыки, но Гилберт так легко сдаваться не собирался.

— Какой еще лист? — фыркнул он. — Только ты мог придумать такую чушь!

— Ференц Лист! Верни наушники, — Родерих вскочил на ноги, чтобы отобрать у него свою вещь силой, но именно в этот момент автобус тряхнуло так, что Эдельштайн свалился прямо на Гилберта, упираясь коленом в не самое приличное место.

— Ты так хочешь их получить? — пошло оскалился тот, свободной рукой прижимая Родериха к себе.

— Т-ты! Убери руки, — вырываясь, зашипел Родерих, на что Гилберт рассмеялся и отпустил его, возвращая один наушник.