— Или хорошенько попроси, — Иван бросил на Яо уж совсем нецензурный взгляд, и ему почему-то захотелось домой в Китай, к любимой подушке Хэлоу Китти под одеялко.
Повисшую паузу снова заполнили разговорами ни о чем, а Яо, задумавшись, бросил взгляд в окно — сумерки уже спустились на «Кагами», и тьма все сильнее скрадывала знакомые очертания. Он понял, что хотел сказать Гилберт — и это действительно было тем вопросом, над которым стоит поразмыслить позже, когда остатки алкоголя выветрятся из головы. Помочь наладить отношения со сверстниками и учителями, подсказать нужную литературу и дать верный совет в тяжелой ситуации — это далеко не все, что должен сделать классный руководитель. Вырастить достойных людей — звучит куда проще, чем есть на самом деле.
— Что это такое?! — дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель.
На пороге — растрепанный, раскрасневшийся, со съехавшими набок очками — стоял Родерих Эдельштайн. Гилберт не стал приглашать его на вечеринку, потому что «этот зануда своим нытьем испортит все веселье», и, пусть и частично, Яо не мог не согласиться. Родерих был слишком строгим и консервативным, чтобы позволить себе выпить в здании школы.
— Я спрашиваю: что здесь происходит? Что вы устроили? Вы вообще понимаете, где находитесь?! Вы!.. — его словарный запас иссяк, когда ужасно довольный собой Гилберт спрыгнул со стола.
— А вот и наш зануда-завуч! — рассмеялся Гил, непозволительно близко подбираясь к Родериху и обдавая его запахом алкоголя. — Ну празднуем мы, и что? Накажешь?
— Д-д-да что ты себе позволяешь? — выдохнул Эдельштайн, отступая в коридор.
— А вот и эпичный финал, — рассмеялся Иван, потирая руки.
Ван с любопытством привстал из-за стола, чтобы лучше видеть происходящее, и не он один — все поднялись со своих мест. Не то чтобы они не любили Эдельштайна, нет, он был неплохим парнем, и все с ним ладили, но отыграться на его консервативности, скованности, идеальности… почему нет? За все его придирки и замечания, которых за неделю скопилось невозможно много.
Гилберт уже успел вжать Родериха в стену напротив, руками стиснув его за плечи. Эдельштайн пожалел, что в очередной раз зашел проверить, почему в учительской горит свет. Но он всегда проверял — и всегда знал, что за этим последует.
— Ну, так что? Уже передумал истерику устраивать? — Байльшмидт медленно проговаривал каждое слово прямо Родериху в ухо.
Яо невольно стало не по себе. Если бы с ним поступили так же, он мог и истерику закатить. Со всеми вытекающими — слезами, соплями и сорванным голосом. У него даже мелькнула мысль, что Родериху это все нравится, пока он не заметил слабые трепыхания в тисках Гилбертовых рук — жалкие попытки Родериха вырваться на свободу.
— Уговорил, — прошипел Эдельштайн. — А теперь, пожалуйста, отпусти меня и проваливай к себе!
— Еще бы, это же я! — Гил самодовольно задрал нос. — Но я никуда не пойду. Мы еще не закончили!
— Как вам не стыдно заниматься подобным в школе? — Родерих зло посмотрел в красные глаза Гилберта. — Совесть у вас есть?
— Знаешь, — Гил загадочно ухмыльнулся, на что Родерих только закатил глаза — очередное дурацкое пари, условия которого он и не подумает выполнять. — Мы уйдем, если ты… — Байльшмидт понизил голос и горячо зашептал Родериху на ухо, — …поможешь мне с уборкой и сделаешь вид, что я сказал что-то очень пошлое.
Родерих и сам не заметил, как лицо опалило жаром — ну что за идиот?
— Ни за что! — выдохнул он, чувствуя, как румянец опаляет щеки.
— Тогда нам придется остаться здесь и дебоширить до утра, — с наигранным сожалением сообщил Байльшмидт. — Не можешь же ты обречь свой стол на такое, правда?
— А на то, что ты предлагаешь, значит, могу?! — Гилберт рассмеялся, похлопав Родериха по плечу.
— Значит, мы договорились, — подмигнул он. — Расходимся, ребят, не будем смущать Родериха.
Учителя медленно выползали из кабинета, не забывая захватить остатки выпивки и закусок. Последним выходил Иван, и взгляд, брошенный им на Гилберта, яснее всяких слов говорил о том, как великолепен он был сегодня. Оставшись вдвоем, Гил и Родерих, переглянувшись, рассмеялись.
— И за что ты так со мной? — вздохнул Эдельштайн. — Я женатый человек, не такой уж строгий завуч, и знакомы давным-давно.
— Скажи, что тебе не нравится, — Гил растрепал Родериху волосы на голове. — Все же понимают, что это просто шутка, — тот только вздохнул. — Тем более ты же почему-то всегда приходишь, верно?
Алкоголь надолго в нем не задерживался — Гилберт удивительно быстро трезвел. Вдвоем с Родерихом они быстро протерли столы, смели мусор в урну, бутылки и пакетики из-под закусок уложили в пакеты. Когда с уборкой было покончено, Гил подхватил мусор, а Родерих выключил свет и запер все на ключ. А потом они вместе шли от школы до общежития, перебрасываясь колкостями, как в старые добрые времена, и Родерих подумал, что, возможно, именно поэтому и продолжает приходить, несмотря ни на что.
***