Daigaku-kagami (СИ)

Просто мир, в котором я живу, которым я окружен, полон жестокости. Необъяснимой, дикой, первобытной злости, которую не должны испытывать люди. Ведь они существуют для любви, для наслаждения, а не для боли и страданий. Не для войн, не для страха, не для мучений безответных чувств. А я — художник. Поэтому я взял голубую краску, большую кисть и провел первый яркий росчерк голубого на серой стене. К нему добавились второй, третий. От запаха краски у меня заслезились глаза, и я, поддавшись на их уговоры, зарыдал навзрыд от своих мыслей, хохоча, словно сумасшедший.

Любой человек в моем возрасте — немного философ. Вот и я люблю подумать о смысле бытия, о сути своего существования на этой грешной прогнившей планете, о том, что такое добро и зло, что такое любовь — и есть ли она вообще.

Одно короткое слово — и столько смысла. Столько необъяснимого смысла… Столько сладости и боли, столько счастья и горечи, столько обид, столько надежд, столько пустых, абсолютно пустых волнений, столько чувств! Всего в одном слове сосредоточен такой концентрат человеческого знания, что лишь одно это слово можно было записать на Золотую Пластинку^2. Если бы они были так разумны, как мнят ученые, они бы все поняли. Но как записать то, что никто не в силах описать словами, так, чтобы поняли и те, кто о нас совсем ничего не знает? Так, чтобы они поняли: их 01101100011011110111011001100101 — это и есть то самое, что им принесло неизвестное космическое пространство.

Баночка с голубой краской опустела, но мне она больше не нужна. Я потянулся за зеленой и открыл ее, закапав легкую цветастую рубашку. Обмакнул кисть, не заботясь о том, как смешаются цвета, и снова отдался во власть пьянящей свободы самовыражения.

Ловино. Если бы ты мог понять мои мысли, мои чувства, что бы ты сказал? Как бы ты поступил? Бросил бы ты Антонио ради меня, или уничтожил бы то, что сидит сейчас вместо моей души? Смог бы ты после этого как ни в чем не бывало целовать меня на ночь и ловить мои смущенные взгляды? Ловино. Как бы я хотел знать ответ. Милый братик, хороший мой, единственный, очень вредный, но такой родной, теплый, такой любимый. Такой до боли, до слез любимый…

Прошу, услышь меня!

Прошу, откликнись!

Братик… Каким бы ни был твой вердикт, все, чего я желаю — просто знать его! Знать и чувствовать.

Отбросив надоевший зеленый, я схватил баллончик желтой краски, резко встряхнул и бесстрашно провел рукой. Стену осыпали мелкие капельки, из-за которых мой жест принял очертания.

Если ты ответишь отказом, Ловино, что я буду делать? Смогу ли я смотреть тебе в глаза, смогу ли прикасаться к тебе? Братик, скажи, как мне быть, когда ты не поймешь моих терзаний и, фыркнув мне в лицо, грубо растопчешь мои крылья? Я же не смогу — не смогу больше писать картины, не смогу дальше нормально жить.

Я так боюсь потерять тебя!

На самом деле мне не нужны ответные чувства. Я просто хочу знать, что с тобой все хорошо, что ты счастлив. Просто хочу иметь возможность обнять тебя и погладить по голове в трудную минуту. Я всего-навсего хочу оставаться с тобой всегда, несмотря ни на какие беды и лишения. Я просто хочу любить тебя, только и всего.

Грязными руками я убрал со лба мешающуюся челку, взял еще один баллончик, теперь уже с красной краской. Нерешительно взглянув на свою работу, я встряхнул его и снова взялся за свое.

Я такой трус. Я прячусь за спиной своего брата от осуждения, за друзьями — от сплетен и слухов. За братской любовью я прячусь от своей болезненной страсти, а за картинами — от реальности. Всю свою жизнь я просто убегаю и скрываюсь от проблем. Я улыбаюсь, когда меня предают и оскорбляют, я удивленно приподнимаю брови, когда говорят о катастрофах мирового масштаба, и прошу братика объяснить мне все потом. Как же я жалок в этом стремлении защитить себя. Как я ничтожен в своем бессилии.

Но знаете, есть кое-что, что я могу еще сделать. Забившись в самый дальний угол своего кокона, своего футляра, этой глупой оболочки, под которой прячется та пустота, что поглощает меня сейчас изнутри, я закрываю глаза и вижу то, чего никогда не случится. Горящие белым золотом крылья за моей спиной расправляются, я выпрямляюсь и с улыбкой на лице отрываюсь от земли. Я парю в небесах вместе с птицами, я улыбаюсь солнцу и купаюсь в облаках. Я сажусь на радугу и любуюсь открывшимся мне пейзажем. Я знаю, что в этом мире нет тебя, мой дорогой Ловино. Но я знаю кое-что еще.

Я знаю, что этот мир — я.

Тут все просто дышит тобой, все наслаждается тобой, все ловит каждый твой взгляд, каждое твое слово. Ловино, ты не мог бы заглянуть сегодня ко мне? Я был бы так счастлив. Так счастлив, что придумал бы тебя здесь, рядом со мной, такого, какой ты есть на самом деле.

Этот мир я придумал для нас двоих, но пока я тут совершенно один. Все великолепие его сокрыто от твоих глаз за сотней печатей моего кокона. Ты никогда не узнаешь, что я бережно храню в своем сердце.

Этот мир — я.

Этот мир — ты.

Этот мир — моя любовь к тебе.

И когда-нибудь я нарисую этот мир.

__________

^1Роберт Рождественский «Человеку надо мало»