Daigaku-kagami (СИ)

Ооочень извиняюсь, что так задержал эту главу. Мне стыдно :с

Явление II

Будь счастлив

Альфред жил от звонка до звонка.

От звонка будильника до звонка телефона, от звонка на урок до звонка телефона, от звонка телефона — до звонка телефона. В простенькой мелодии — вся жизнь. Каждый вечер он набирал знакомый номер, слушал долгие хриплые гудки, а потом — тихий, усталый голос.

«Все в порядке».

«Стало лучше».

«Стабильно».

У него не было сил, чтобы как-то утешить маму. Альфред выкладывался в школе, рядом с друзьями и на встречах драмкружка, но сил сказать Лоре, что все будет хорошо, у него не было. Они оба знали, что «хорошо» не будет уже никогда.

Первый раз приступ случился в середине апреля. Альфред не был дома с прошлых летних каникул, и тогда как раз начался новый учебный год, а еще Артур наконец-то согласился с ним встречаться, и он был слишком счастлив, чтобы позволить дурным предчувствиям собой овладеть. Потом он не раз винил себя за это — может, если бы он бросил все и приехал в Америку, настоял на операции, был рядом все это время, возможно, тогда второго приступа бы не произошло вовсе.

Мамин звонок посреди жаркой июльской ночи поставил все с ног на голову. Она пыталась казаться сильной, но Альфред слышал, как дрожит ее голос, представлял, как она снимает очки и протирает влажные глаза, как дрожат ее тонкие руки с аккуратным маникюром, как она нервно теребит обручальное кольцо и то надевает его, то снимает с пальца.

— Альфи, милый, — она сухо кашлянула и вдруг всхлипнула.

— Ма? — Джонс еще не проснулся, но этот звук — непривычный и чужой — заставил его напрячься. — Что случилось?

— Фрэнк… — Лора помолчала, подбирая слова, и Альфред сразу все понял. — Твой отец в больнице, дорогой.

Все мысли разом вылетели у Альфреда из головы. Да и какие тут могли быть мысли? Его мама с трудом сдерживала рыдания, отец находился в критическом состоянии, и даже врачи не знали, переживет ли он эту ночь — в Америке ведь только наступил вечер. Он купил билет — цену за него просили космическую, но ждать следующего рейса Альфред не мог. Побросал вещи в сумку не глядя, надел что-то более-менее чистое и, на ходу вызывая такси, бросился к выходу.

Кажется, его сборы разбудили Мэтта, но Альфред не обратил на это внимание. Перед вылетом он еще раз позвонил маме: спросил о состоянии отца, успокоил, как мог — теперь она, по крайней мере, не плакала — и заблокировал смартфон. Только в самолете он вспомнил об Артуре — сердце болезненно сжалось, и Альфред заткнул уши наушниками. Ему было слишком стыдно и горько за то, что вчерашним планам, очевидно, не суждено сбыться. Думать об этом — и о том, как объясниться теперь с Артуром — не хотелось.

По приезде он первым делом поехал в больницу, даже сумку не забросил домой. Лора ждала его у входа. Голубые глаза под стеклами очков были сухими и ясными, и только немного опухшие покрасневшие веки выдавали, что она рыдала всю ночь. Альфред обнял ее, чувствуя, как к горлу подступает ком.

— Мам, — выдохнул он, пропуская короткие темные волосы сквозь пальцы.

Растрепанная вместо привычной идеальной укладки, в тяжелых домашних очках вместо линз, без макияжа, в слишком большом для нее больничном халате — Лора казалась такой маленькой и слабой, что Альфред боялся сделать ей больно.

— Все в порядке, — отстранившись, она слабо улыбнулась. — Операция прошла успешно.

Альфред хотел позвонить ей сразу, как приземлился самолет, но смартфон разрядился за то время, что он был в пути. От облегчения у него подкосились ноги, и они вместе с Лорой сели на ближайшие кресла.

К отцу Альфред попал только на следующий день, и все это время он провел в больнице. Мама съездила домой — отвезла его сумку и приготовила поесть, она звала и его тоже, но Ал отказался. Почему-то он думал, что если оставит отца хоть на минуту, обязательно случится что-то плохое.

Когда он был маленьким — родители, наверное, считали, что он и не помнит тех времен, — отец часто приходил к нему в комнату, когда думал, что Альфред заснул. Он присаживался на край кровати, поправлял одеяло, которое Ал всегда умудрялся сгрести в ноги, и осторожно ерошил ему волосы.

Отец никогда не был слишком сентиментальным, он старался стать Альфреду другом и наставником, вырастить из него достойного наследника. Он не целовал его, в отличие от мамы — Ал потом долго оттирал следы ее помады со щеки, — не гладил по голове, не тискал и не сажал к себе на колени, чтобы обсудить последние новости или просто поговорить по душам, поэтому такие тихие проявления чувств и значили для него так много. Альфред помнил это чувство уюта и защищенности, когда отец большой теплой рукой гладил его по голове, и хотел поделиться им.

Через два дня Фрэнк пришел в себя. Пусть он и пытался казаться бодрым и полным сил, весь его усталый, утомленный вид говорил об обратном. Они поговорили совсем немного — медсестра попросила их выйти буквально через пять минут, и отец успел только раздать Альфреду и Лоре указания о том, что им нужно сделать дальше. Даже в таком состоянии он думал обо всех, кроме себя.