Daigaku-kagami (СИ)

Поэтому он с нетерпением ждал, когда пройдет последний тест по математике — кто вообще придумал самое сложное оставлять напоследок? — и даже не заметил, как пролетел зачет по физкультуре: просто отбегал свое, не глядя на учителя Мюллера, отжался и подтянулся, сколько требовалось, выполнил еще несколько упражнений. Людвиг тогда сухо похвалил его, а Феличиано отвернулся, чтобы не видеть непонимания, застывшего в его глазах. Время еще не пришло, ему предстояло целую неделю провести без сна и отдыха, чтобы подготовиться к остальным экзаменам и успеть сделать хотя бы эскизы ко всем своим идеям. Он не имел права так скучать.

Математика далась ему с большим трудом. Феличиано не спал почти двое суток перед экзаменом, выпил, наверное, литр кофе и подготовился так хорошо, как только мог, но этого все равно было недостаточно. Он клевал носом, не мог сосредоточиться на задачах и не понимал в некоторых из них даже половины слов — пропуски в последнем семестре дали о себе знать. Высоких баллов Феличиано не ждал, а на удовлетворительно — Варгас знал — он наработал. Вряд ли в художественной академии кого-то будет интересовать, сколько баллов отделяли его от провала. Поэтому сразу после экзамена, чувствуя вселенскую усталость и обреченность, он пошел в зал.

Феличиано знал, что если сначала позволит себе поспать, то потом никогда не решится на подобное.

Людвиг был в тренерской. Вместе с ним там сидели еще двое учителей физкультуры, они обсуждали результаты прошедшего зачета и даже не заметили появления Феличиано на пороге. Ему пришлось кашлянуть и несколько раз ударить в дверной косяк, чтобы добиться внимания.

— Учитель Мюллер, можно с вами поговорить? — натянув вежливую улыбку, спросил Феличиано.

— Конечно, — сдержанно кивнул тот. — Идем.

Они вышли через заднюю дверь на дорожку к спортивной площадке и стадиону. Теплый ветер доносил крики учеников, высыпавших на поле после тестов, и Феличиано, прищурившись, мог различить их фигурки на поле. Он боялся смотреть на Людвига, но некоторые вещи просто должны были быть сделаны.

— Людвиг, — он позволял себе так обращаться к учителю Мюллеру, только когда они были одни, и в последний раз произносил его имя несколько месяцев назад.

На языке от него оставалось горько-сладкое послевкусие, и Феличиано очень хотелось облизнуться, чтобы скорее от него избавиться.

— Людвиг, я бы хотел сказать тебе кое-что очень важное, — сглотнув комок в горле, продолжил Варгас. — Я должен был сказать тебе об этом давным-давно, но все никак не мог найти в себе сил. А сейчас это уже не имеет значения, — он помолчал немного, задумавшись, какими словами лучше всего выразить свои мысли. — Я просто хочу, чтобы ты знал: мои чувства к тебе намного сильнее, чем привязанность ученика к учителю. Это больше, чем дружба. Для меня ты никогда не был другом, Людвиг, — вздохнул Феличиано. — Ты значишь для меня много больше.

Мюллер ответил ему молчанием, но Феличиано знал, что это не потому, что ему неприятно. У Людвига очаровательно покраснели щеки, он вытянулся в струнку и смотрел немного в сторону, избегая взгляда Варгаса. Феличиано почему-то чувствовал себя самым счастливым человеком на свете в эти мгновения, но оставалась еще вторая часть, о которой он должен был рассказать.

— Это не все, — заставив себя улыбнуться, хотя горло сдавили слезы, продолжил он. — После выпускного я собираюсь поступать в художественную академию в Венеции, — он заметил, как Людвиг вздрогнул и неуловимо нахмурился на этих словах. — Это займет четыре года, но после обучения я бы хотел остаться в Венеции навсегда. Я знаю, что не могу просить тебя поехать со мной, но все же… Я был бы так счастлив, если бы мог!

Не сдержавшись, Феличиано всхлипнул и почувствовал, как горячие слезы крупными каплями покатились по щекам. Людвиг обнял его и прижал к своей крепкой мускулистой груди — от него пахло потом и каким-то ненавязчивым парфюмом, его сердце колотилось так, словно стремилось вырваться из ребер, а руками он стискивал рубашку на спине Феличиано слишком сильно.

— Я буду ждать тебя, — глухо произнес Людвиг. — Сколько бы времени тебе ни потребовалось — четыре года, десять лет, сорок. Я буду здесь.

— Ты не понимаешь, — всхлипнул Феличиано. — Не понимаешь, да? — рыдания стискивали горло. — Я уезжаю навсегда. Навсегда!

Не успев толком успокоиться, он снова разревелся — громко, со всхлипами, залил майку Людвига слезами, отчаянно вцепился в его спину, искусал губы, пытаясь сдержаться. Мюллер мягко провел ладонью по его волосам. Варгас поднял на него затуманенный взгляд, надеясь найти хоть что-то, похожее на утешение, но Людвиг был так напряжен, и в его чистых глазах отражалось столько боли, что Феличиано не мог выдержать их взгляд. Как бы плохо и горько ему ни было, Людвигу приходилось еще тяжелее.

— Этот альбом, — отстранившись, Феличиано выудил из сумки альбом с набросками, сделанными им в Венеции в прошлом году. — Я бы хотел, чтобы он остался у тебя.