Далёкая песня дождя

— И вот что еще, Савелий, — я привстал со своего неудобного «сидения», — про спящее облако… ты это здорово придумал. В моем взводе курсанты теперь кроме как «спящим облаком» туман не называют, а я, когда первый раз это сказал, думал, ей-богу, засмеют. А потом понял, почему все было воспринято как должное. Мы же постоянно грезим о чуде и это самое чудо вокруг нас в постоянной суете не замечаем, вернее, не желаем замечать. А ведь достаточно внимательней приглядеться, и вот вам, пожалуйста, — спящее облако под ногами.

Разговор о своей будущей семейной жизни я планировал завести с дедом во время летнего отпуска. Что ж, пусть теперь отдувается за него Савоська:

— Жениться я решил, когда лейтенантские погоны на плечи надену. И в жены возьму только ту, которая, не задумываясь, на Дальний Восток за мной поедет, и самое главное — «глаза в глаза» и «душа в душу» в семье жить научится, и… — добавил я после короткой паузы: — И верить в чудеса (наивный идеалист, как же я тогда заблуждался).

Дровяник погрузился в тягучую вечернюю тьму. Как будто кто-то стоящий у окошка задернул плотную партьеру.

— Я твою науку и детям, и внукам своим передам. Пусть им жить помогает. Ну, бывай, Савоська. Дай Бог, встретимся еще.

Я набрал в обе руки сухих колотых дров, вышел из сарайчика и, поднажав каблуком, плотно прикрыл дряблую дверку за спиной. Сделав несколько шагов мимо высокой, шумящей на ветру груши, услышал, как дверь дровяника с протяжным скрипом снова распахнулась.

29

В доме не было холодно, но и весенним теплом толстые бревенчатые стены еще не напитались. С моей военно-полевой закалкой можно было бы переночевать и без обогрева, но мне непременно хотелось затопить печь и сделать это так, как когда-то делал дед. Сухие поленья одно за другим в два ровных рядка уложились в топливник, задвижка дымохода под потолком выдвинута до упора, открыв в большую полость печи приток свежего воздуха, осталось только засунуть в дрова обрывок бумаги и чиркнуть спичкой, но, как назло, ни единого бумажного листка под рукой не оказалось. Порыскав глазами в полутьме комнаты, обнаружил на прикроватной тумбочке номер «Красной Звезды» за 15 мая 1987 года. Бегло прошелся взглядом по заголовкам статей: «Ратные будни кантемировцев», «Полигоны зовут», «Варшавский договор в действии», «Партийные установки в армейский строй» — и хотел было пустить газету на растопку, но глаз зацепился за разворот с программой телепередач, на котором дедовой рукой были обведены некоторые наиболее важные для него пункты: «Служу Советскому Союзу», «Утренняя почта», «Очевидное невероятное», «Клуб кинопутешественников», «В мире животных», субботние и воскресные фильмы «Вечный зов», «Тени исчезают в полдень», кино-эпопея «Освобождение». Нет, эту газету я не смогу предать огню, ведь она сохранила добрую память о своем преданном читателе. «Звездочка» снова заняла свое законное место, я же с мыслью, что в удобно прилегающей ко мне старой шинели дед еще недавно забрасывал дрова в печь, стал исследовать ее карманы в надежде обнаружить, возможно, завалявшийся там клочок бумаги. К моей радости, поиск сразу же увенчался успехом: сложенный вчетверо пожелтевший тетрадный листочек, извлеченный из внутреннего кармана, вполне подходил на роль материала для растопки. Но, развернув его, чтобы через секунду засунуть под березовые поленья, я увидел в аккуратном столбике то, что было написано мною без малого полтора десятка лет назад:

«1. Для чего мы жЫвем?

2. Почему небо гАлубое?

3. Почему Аблака не падают на землю?

4. Что такое время?

5. Почему чИловек умирает?

б. Зачем мама и папа ссорЮтЦа?»

Напротив каждой неровной строчки, когда-то старательно выведенной корявым округлым почерком первоклашки, по правому краешку листочка наслюнявленным химическим карандашом был проставлен аккуратный крестик, как отметка о выполнении. Только пятый пункт почему-то остался не отмеченным.

Сердце снова захлестнуло теплой волной воспоминаний: утерянная Лешина ручка, откровенное послание Савоське, дедовы необычные ответы, спящее облако, большая и красивая птица в вышине, голубое безоблачное небо на альбомном листочке…

Вернув тетрадную страничку в прежнее состояние, я бережно, как хрупкий антикварный манускрипт, положил ее поверх «Красной Звезды». Эти бумажные свидетельства моего безмятежного детского счастья я буду хранить всю оставшуюся жизнь.

Не надеясь на результат, но изображая уверенность в успехе, сунул зажженную спичку между поленьев, и — о чудо (!) — огонь мгновенно занялся и быстро объял сухое дерево множеством горячих оранжевых лепестков. Дрова радостно трещали в ответ на жаркие пламенные объятия. Я скинул на стул одежду, залез на кровать, по привычке взбил ладонями большую пуховую подушку и забрался под теплое ватное одеяло, сразу же подарившее мне до боли родной дедов одеколонно-махорочно-яблочный запах.