Далёкая песня дождя

А дьячок, вдохновленный моим неподдельным вниманием к местному раритету, продолжил, как мне показалось, давно заученной фразой:

— Икона была подарена нашей церкви в день ее чудесного воссоздания специально приехавшей по случаю из Италии местной уроженкой Анной Никодимовной Баччини, между прочим, дочерью первого служителя этого храма отца Никодима Покровского.

Я не верил своему счастью! Это же та самая икона! Это ее в свой роковой день держал в руках наш Савоська! Сердце в груди билось так сильно, что каждый удар отдавался звонким раскатистым эхом по всему телу и дробно вибрировал, зависая в голове под самой макушкой.

Наверное, мое волнение было очень заметно со стороны, и, не понимая, что происходит, дьяк стал излишне заинтересованно и бесцеремонно заглядывать мне в глаза. Я же дрожащими непослушными руками достал очки из упавшего под ноги портфеля, со второй попытки водрузил их на переносицу и сквозь отражение множества свечных огоньков на стекле еще пристальней взглянул на икону. Время не смогло залечить глубокие раны на закаленном столетиями дереве. Даже под толстым, не очень чистым стеклом был отчетливо виден скол в правом верхнем углу и небольшое пулевое отверстие в левом нижнем уголке рядом с чуть заметным на черном фоне, почти истлевшим изображением узкой ладони святого. Я знал, что где-то глубоко в плотном переплетении окаменелых древесных волокон таится давно остывшая пуля, выпущенная век назад из казачьего нагана.

Будто кто-то невидимый мягко подтолкнул меня в спину, на ватных ногах я сделал еще полшага, плотно сомкнул враз потяжелевшие веки и прижался пылающим лбом к холодной поверхности стекла. В эти мгновения я ясно увидел перед собой светловолосого голубоглазого юношу, босого, в буденновской гимнастерке, крепко сжимающего огрубелыми большими ладонями черную икону с лучезарным ликом святого. Вдруг его светлое узкое лицо заслоняет большая черная тень зловещего всадника, и вот мальчишка, уже бездыханный, устремив потускневший, некогда лучистый взор в голубое небо, лежит спиной на грязном церковном крыльце, не выпустив икону из рук, и грудь его, там, где навечно умолкло пронзенное пулей сердце, ярко алеет кровью. И стоит рядом на коленях старый седой есаул, неистово осеняя себя крестным знамением.

Не помню, как я, погруженный в далекое прошлое, трагическое и одновременно возвышенное, оказался на церковном крыльце. Сердце в моей груди стало биться размеренно и спокойно, а душу до краев наполнило какое-то ранее неизвестное мне ощущение полного, всепоглощающего счастья, дед бы сказал — благодати. Легкий летний ветерок приятно ласкал лицо, цепко подхватывал и кружил окрест храма приятный слуху мелодичный колокольный звон. Кто-то, проходящий мимо, задел меня плечом, или это мне почудилось, глаза мои вмиг широко открылись, и, повинуясь какому-то ненавязчивому внутреннему позыву, я устремил свой взор поверх гудящей колоколами звонницы, над крышами сельских хат, выше густых крон самых высоких деревьев, поверх золотого, сияющего на солнце церковного креста, высоко-высоко в синее бескрайнее небо.

Там, над самой моей головой, словно лаская широкими крыльями белые невесомые облака, в прозрачной лазурной вышине гордо парила большая вольнокрылая птица.

Минск, Бобруйск, Самара, 2023 г.

Утренний гость Рассказ

Памяти Володи Черепнина

Но на небо отсюда восходят угрюмые боги,

По-сыновьи даря в благодарность извечную тьму.

Анатолий Аврутин

Иваныча судили товарищеским судом. Конечно, это не был общеизвестный суд с судьей, заседателями и присяжными. Просто сегодня утром, когда он в очередной раз вернулся с позиции без долгожданного для всех результата, командир взвода Алексей Ильич Чесноков, коренастый бритоголовый мужик, в сердцах крикнул:

— Будем судить тебя, Черепанов! — и после паузы добавил: — Товарищеским судом!

Пятидесятилетнего, седого, как лунь, снайпера Черепанова судили его боевые товарищи, как могли и как умели, судили сурово, по всей строгости, отбросив в сторону теплые дружеские чувства, которые каждый в этом изрядно потрепанном в непрерывных боях взводе питал к заслуженному ветерану.

— Ты же понимаешь, Иваныч, что за невыполнение боевого приказа тебе светит судилище, покруче нашей дружеской посиделки, и твои несметные заслуги здесь не помогут.

Комвзвода произносил эти трудные для него слова, как будто извиняясь. Он не смотрел в глаза знаменитому на весь батальон снайперу и дрожащими от волнения руками прикуривал вторую подряд сигарету. Они были знакомы очень давно по совместной работе в шахте, в одной бригаде в течение двадцати лет изо дня в день Иваныч с другом, тогда еще просто бригадиром Лехой Чесноковым, спускались в забой глубоко под землю. Это Чесноков позвал Иваныча как старого охотника в народную милицию и определил снайпером в свой взвод.