* * *
Довелось мне в прошлом году участвовать в двухдневной научной конференции, которая проходила в Самаре. Бессовестно нарушив планы организаторов, в первый же день выступил на «пленарке», пообщался в кулуарах с коллегами, а во второй — маханул на рейсовом автобусе в то самое село, где родился и провел детство мой дед. Побродил там по улочкам, «поспрашал» местных о Макуловых. Оказалось, что жителей с такой фамилией здесь много, но, которые из них потомки мельника Федора Макулова, никто, даже в администрации, не знал, так же как и о том, что где-то на окраине села стояла водяная мельница. Зато первый же встретившийся мне мальчишка на стареньком велосипеде — белобрысый, веснушчатый, в застиранных шортах — показал мне, где возвышается Савоськина горка, и уже через четверть часа я стоял на вершине большого величественного холма на окраине села, словно диковинной короной увенчанного белыми стволами высоких ветвистых берез, упирающихся в небо своими густыми нежно-зелеными кронами.
Внизу, как за легкой женской шалью, в голубой дымке простиралось большое село, дома и извилистые улочки утопали в цветении садов и богатой сочной зелени лип и тополей. Золотая маковка церкви возвышалась над кленовым сквером со свежевыкрашенными в белое скамейками. Живости картине добавляло неспешное движение по улицам и переулкам многих людей и редких автомобилей. Справа от холма, в пологой низине, блестя золотом вод под ярким июньским солнцем, раскинулась красавица Волга. Своим крутым изгибом она, как счастливой подковой, огибала село и несла свои глубокие воды в недоступную взгляду даль, сливаясь своей синевой в одно целое с бездонным аквамарином неба за далеким туманным горизонтом.
Ни креста, ни могильного холмика на Савоськиной горке я не обнаружил и не удивился этому — ведь более ста лет с тех пор минуло. Более поразило то, что никто из встреченных мною местных не знал, почему Савоськина гора так называется. Изображая из себя любознательного туриста, я упорно задавал этот вопрос многим селянам среднего и старшего возраста, надеясь хоть от кого-то услышать историю о Савоське, а вместо этого люди пожимали плечами или несли какую-то нелепицу. Одна сухонькая старушка, перекрестившись с поклоном на холм, уверенно сказала, что гору так назвали в честь местного кооператора Савелия Эдуардовича Кузнецова, который в 1986 году отстроил за свои деньги новое белокаменное здание храма, вместо сгоревшего за год до этого древнего деревянного строения. «Видно, здорово нагрешил этот меценат», — подумалось мне тогда, но в церковь я все же зашел, так как других достопримечательностей, кроме Савоськиной горки, в селе просто не было. Там, под светлыми сводами, в церковной звенящей тишине размышлялось очень ясно, как после хорошего выходного. Легкая прохлада небольшого круглого зала с квадратными каменными колоннами ненавязчиво бодрила тело и мысли.
«Неужели права была бабушка, не было никакого Савоськи и дед все это нафантазировал?» — забрался к самому сердцу предательский, очень неприятный мне вопрос, от которого становилось холодно и по спине ползли колючие мурашки. «Нет, не может быть, он не мог так поступить, я ведь верил ему, верил, как никому на этом свете», — отталкивал я подальше от себя это жуткое подозрение. Кроме меня в зале никого не было, отчетливо слышалось, как шипит мягкий воск в догорающих после утренней службы свечах и где-то за царскими воротами в какую-то металлическую емкость размеренно и звонко капает вода. Стук моих нескладных шагов поднимался к высокому церковному своду и, словно отражаясь от него, звучно падал на серые каменные плиты. Я неспешно прохаживался по кругу вдоль белых церковных стен и без интереса водил взглядом по простеньким незамысловатым фрескам и застекленным полиграфическим копиям ликов святых. Неожиданно, когда я поравнялся с темной стенной нишей, рядом как из-под земли возник длиннющий долговязый дьячок — совсем молодой, безбородый, с редкими светлыми волосами и куцыми усиками под большим горбатым носом.
— Прошу обратить внимание на наш раритет — икона семнадцатого века руки Федора Зубова, Николай-угодник, чудотворец.[35]
Дьякон указал рукой на защищенную толстым витринным стеклом небольшую, почти черную, как будто опаленную огнем икону. Освещаемая снизу десятком-другим горящих свечей, она смотрелась в уютной глубокой нише как нельзя лучше, будто бы находилась там целую вечность.
Я приблизился к святому лику вплотную и отшатнулся от изумления. На меня в упор смотрели удивительно светлые, контрастно выделяющиеся на темном лике очи святого. Казалось, что этот внимательный одухотворенный взгляд пронизывает и устремляется сквозь меня и толстые церковные стены куда-то в недосягаемую даль. На зачерненном веками дереве, больше похожем на закаленную в кузнечном горниле сталь, глаза чудотворца жили своей отдельной жизнью, отражая в бездонной глубине лазурных зрачков всю вселенскую мудрость и вечные людские страдания.