— Значит так, в этом деле ясно одно: снайпер с той стороны хоть и молокосос, но жизнь нам осложняет изрядно, — он глубоко с хрипом затянулся сыроватым табаком, не вынимая сигарету из тонких обветренных губ, — работает он по нам, как по будильнику, — каждый божий день на рассвете, пока мы еще тепленькие после сна глаза продираем. Бьет этот утренний гость метко, но маскируется плохо, при первой же опасности уходит, — его оппонент с нашей стороны, — он в очередной раз, уже не так строго, посмотрел на Черепанова, — проявляет удивительный непрофессионализм. Неужели ты не можешь его достать, Иваныч?!
Взводный, почувствовав поддержку бойцов, обрел уверенность в голосе и на этот раз пристально глаза в глаза посмотрел на снайпера, выждав многозначительную паузу, задал неудобный для «подсудимого» (по своему разумению) вопрос, — или не хочешь?
На следующий день, ровно за час до того, как острый как серп алый краешек солнечного диска показался над землей, Иваныч облачился в свой любимый наряд — «костюм лешего», извлек из чехла винтовку, неспешно и бережно протер линзы прицела чистой сухой ветошью. Потом достал из подсумка пузырек с этиловым спиртом, смочил им клочок ваты и прошелся пахучим тампоном по оптике, завершив этот ежедневный ритуал третьей сухой протиркой. Взглянув в подготовленный к боевому применению прицел, он, удовлетворенный результатом, нежно погладил «боевую подругу» по «щечке» приклада.
В серой предутренней мгле все кругом казалось унылым и тусклым, что соответствовало его настроению. Именно сейчас он страстно желал, чтобы солнце из-за темного леса на востоке не вставало, небо заволокло тучами, и пошел непрерывный проливной дождь. Но этому желанию не суждено было сбыться — день обещал быть солнечным, небо — голубым и безоблачным, а еловая рощица на пригорке снова бездумно заиграет солнечными бликами. Невольно подумалось: «Как ему удается так метко бить против солнца?» Он давно заметил, что во время особой активности утреннего гостя восходящий солнечный диск как раз находится на уровне глаз.
Тяжело до хрипа в груди вздохнув, он повесил чехол от винтовки на кривую ветку той самой нелепой березы, у которой его вчера «судили». Когда-то он сам сшил его по примеру охотничьего (со многими карманами под боеприпасы, ЗИП и даже сухпай) и берег как штатное оружие. Перед тем как сделать первый шаг Иваныч точно так, как вчера вечером, прошелся взглядом по извилистому маршруту от лагеря, мимо оврага, к еловой роще. «Небось уже заждался меня», — с этой мыслью снайпер вскинул винтовку на плечо и выдвинулся на давно облюбованную им позицию.
— Достань его, Иваныч, — сзади, кажется, с брони БМП, раздался сонный голос Мишки Курилова. Он не обернулся, оборачиваться перед боевым выходом у снайперов, так же как у разведчиков — плохая примета. Это как цепляться взглядом за то, с чем вынужден проститься на время или навсегда. Но сегодня Иванычу особенно хотелось обернуться, до жжения в затылке, до зуда в спине, но усилием воли он сдержал себя и продолжил движение к цели. За спиной оставался лагерь со спящими товарищами, землянки, траншеи, блиндажи, три БМП, БРДМ, еще холодная полевая кухня и одиноко висящий на ветке березы самодельный винтовочный чехол с забытыми в его карманах полным боекомплектом и выключенной рацией.[36]
Прохладная с ночи земля еще не пылила, в пологой низине перед самым оврагом его радушно принял в свои объятия легкий полупрозрачный как женская вуаль туман. По этому маршруту он мог безошибочно пройти с закрытыми глазами от начала до конца, так как последнюю неделю терпеливо изо дня в день утаптывал его своими тяжелыми берцами. Иваныч самостоятельно начертил его на карте с учетом особенностей рельефа местности, после чего изучил каждый кустик и бугорок и ходил по нему спокойно, буднично и уверенно. Эти особенности рельефа местности (склоны оврага, кусты, деревья, кочки и холмы) надежно защищали его от зоркого глаза снайпера с той стороны, а сейчас, бесшумно двигаясь в тумане, он был практически неуязвим.
Оказавшись на дне ложбины, он как в мягкую перину опустился на рыхлый белый песок, неохотно отдающий новому дню колючую ночную прохладу, отстегнул от ремня увесистую, наполненную по горлышко, солдатскую флягу и долго глубокими жадными глотками пил холодную колодезную воду. Напившись досыта, он бережно положил на колени винтовку и откинулся спиной на почти вертикальный песчаный склон.