Далекие огни

Шлепая сапогами по лужам, не разбирая дороги, Володя шагал вдоль товарного поезда с горделивым сознанием полной своей самостоятельности. В кармане лежал первый заработок — тринадцать рублей пятьдесят копеек. Это было целое богатство, сразу возвысившее его в собственных глазах.

Надоедливый дождь все еще уныло кропил раскисшую землю.

Володя побежал подпрыгивая и весело насвистывая. Книга телеграмм выскользнула из-за пазухи, полетела в лужу. Он подхватил ее, растрепанную и размокшую: что скажет Друзилин?

Стоя рядом с паровозом, он старательно вытирал полой пальто растрепанные, выпачканные грязью листы. И вдруг веселый голос окликнул его откуда-то сверху. Володя поднял голову и замер от удивления. Высунувшись из окна паровозной будки, смотрел на него, улыбаясь, чубатый, кареглазый парень в засаленной куртке, в сдвинутой набекрень кожаной кепке. Закоптелое лицо его лоснилось.

— Софрик! — радостно вскрикнул Володя.

— Ах ты, шкет, узнал! — показывая сверкающие белизной зубы, засмеялся Софрик. — Ты что тут бегаешь? Как живешь?

Запрокинув голову, Володя жадно смотрел на нечаянного дружка по Подгорской кордегардии.

— Я уже нынче первое жалованье получил, — сказал он.

— Да ну? Ха! Здорово. А про жандармскую казематку не забыл?

Софрик лукаво подмигнул.

— А как же вы? — спросил Володя. — Выпустили, значит, вас?

— Выпустили… Выкрутился… И даже опять на паровозе катаюсь… Только из помощника машиниста в кочегары повысили. Ну, да на это наплевать! — И Софрик сплюнул сквозь зубы.

— А машинист Воронов где?

Лицо кочегара стало задумчиво-строгим. Он почему-то посмотрел назад, в далекий конец поезда, ответил не сразу.

— Дядя Федя? Он теперь далеко… Тебе зачем знать, малец? Не батька он тебе и не родич…

Софрик обернулся, сказал что-то сивоусому пожилому машинисту.

— Открывай сифон, — послышался из будки голос машиниста. В трубе паровоза засипело, из нее повалил густой черный дым. Звякнула крышка топки, мелькнуло освещенное желто-розовым пламенем лицо Софрика.

Володя продолжал стоять у паровоза, томясь непонятным ожиданием. Чубатая голова кочегара вновь высунулась из окна.

— А в вагоне плательщика жандарм едет… Заломайко, — не зная, как продолжить разговор, сказал Володя.

— А… эта сволочь!.. Видал, — загадочно ухмыльнулся Софрик. — Гад известный. Ты, малец, приезжай лучше к нам в город. У нас веселей. Устроим тебя работать в депо, а там и на паровоз посадим. Машинистом ездить будешь, понял? А то сгинешь тут. Согласен?

— Не знаю, — ответил Володя.

— Почему не знаешь? Эх ты… писарь!.. — Софрик презрительно засмеялся. — У нас, брат, такие ребята… Депо — это тебе не разъезд поганый…. Будешь в городе — заходи. Окраинку знаешь? Запомни — Песчаная улица, халупа номер 5, спросишь Софрона Горькавого… Софрон Горькавый — запомнишь?

— Запомню…

— А теперь слушай, что я тебе скажу… — Софрик свесился из окна паровоза, поглядел по сторонам, тихо проговорил: — Беги в хвост поезда, там есть классный вагон, на окнах решетки…

Володя непонимающе смотрел на кочегара. Дождь припустил сильнее, холодные струйки текли по лицу Володи, попадали за воротник, но он не чувствовал их, охваченный смутным волнением.

— …Вагон с решетками, — еще тише повторил Софрик. — Беги скорей, а то скоро отправимся. Там дядя Федя и учитель твой — не забыл? Везем их, как генералов. Понял, шкет?

Володя ни о чем больше не расспрашивал и, плохо соображая, что он должен делать, побежал в хвост поезда. Сердце его стучало быстро, неровно… Только теперь он почувствовал, как тяжелы мастеровы сапоги: они оттягивали ноги, точно пудовые гири. Он задыхался. Состав был неимоверно длинен, нужно пробежать вагонов сорок. И как это он не заметил арестантского вагона раньше? Не раз же видел эти молчаливые страшные вагоны с темными и тусклыми окнами, оплетенными густыми решетками! В них увозили куда-то неизвестных людей, которых называли пугающим словом «арестанты». Но ни разу не приходило ему в голову, что среди этих людей могут оказаться машинист Воронов или учитель Михаил Степанович.

Володя не успел добежать даже до вагона плательщика. Главный кондуктор уже вручил машинисту путевку, давал сигнал отправления. Ему отозвался протяжный и сердитый свисток паровоза, и не сразу, один за другим, лязгая буферами, тронулись с места вагоны.

Только теперь Володя заметил, что уплата жалованья давно закончена, и артели рабочих толпились у путевых вагончиков, собираясь разъезжаться по месту работ.

Володя все еще продолжал бежать, но вдруг понял, что это ни к чему, и остановился. Один за другим катились мимо, поскрипывая рессорами и ускоряя бег, мокрые товарные вагоны. Вот и вагон плательщика. В раскрытом тамбуре, расставив толстые ноги в низких сапогах, стоит Заломайко и крутит свои черные усы… Еще пять-семь груженных рельсами платформ, и вот она, загадочная тюрьма на колесах, — приплюснутый вагон грязно-зеленого цвета, с ржавой сетью решеток на маленьких оконцах. Вагон наглухо закрыт, точно запаян со всех сторон, как консервная коробка… И напрасно Володя напрягает взор. Окна темны, непроницаемы…