Далекие огни

Ласковая, материнская улыбка освещала лицо мастерихи. Противиться ей трудно. Он молча сел, сбросил с ног рыжие, с латками на носках, башмаки, натянул давно не ношенные, заскорузлые сапоги. Они были просторны, но приятно сухи внутри. Володя встал и сразу показался самому себе на голову выше.

— Прямо кавалер, — засмеялась Анна Петровна. — А просторные — это ничего. Подмотаешь портяночку и как раз будут впору.

Володя не знал, что говорить: доброта этих людей обескуражила его.

— А теперь иди на разъезд, сдай телеграмму и узнай, скоро ли прибудет поезд с вагоном плательщика, — сказал Константин Павлович.

Володя взял книгу депеш и, все еще стыдясь почему-то взглянуть в глаза мастеру, сказал:

— Спасибо, Константин Павлович.

— Носи на здоровье. Сапоги-то братишка мой носил, да помер от оспы, а я вот, хоть и меченый, да остался.

Володя вышел из конторы. Сеял мелкий пронизывающий дождь. Всюду стояли мутные лужи, холодный ветер, дующий с туманной степи, крыл их зябко вздрагивающей рябью. Высокие тополи, летом укрывавшие здание полустанка прохладной тенью, стояли голые и безмолвные; на ветвях их заброшенно чернели шапки грачиных гнезд. На путях не было ни души. Поезда проходили редко, и рельсы за ночь успели покрыться красноватыми узорами ржавчины. Непрерывный шорох дождя, падавшего на кучи гнилых бурых листьев, звон бегущей по желобу воды, тихий гул телеграфных проводов навевали сонливость.

Спрятав под полу ватного пальто книжку телеграмм, Володя осторожно обходил лужи, чтобы не замочить сапог. По тому, как твердые задники ерзали по пяткам, он заключил, что братишка мастера был намного старше его, Володи. Но сапоги все-таки замечательные — крепкие, гамбургского товара и хорошего покроя. Если почистить их ваксой, то будет совсем хорошо; тогда можно посоперничать и с дежурным по станции Костей Ивановым, боксовые сапоги которого вызывали зависть в самом начальнике разъезда Зеленицыне.

На платформе уже собирались артели рабочих в ожидании приезда плательщика. Полустанок ожил. Люди в мокрых полушубках и плащах подкатывали вагончики для получения материалов. Вместе с вагоном плательщика ожидался и вагон-кладовая, развозивший по линии путевые инструменты, костыли, гайки, рельсовые подкладки.

Володя сбегал в контору, сообщил Друзилину о выходе поезда. Длинный товарный состав остановился у разъезда, скрежеща сцеплениями. У классного вагона — двухосной древней коробки — уже собралась гудящая толпа. Артельные старосты наводили порядок, пропуская рабочих в вагон по очередь. В тамбуре стоял толстый черноусый жандарм. Это был Заломайко. Володя сразу узнал его. Сиплым, отсырелым басом жандарм покрикивал на рабочих. К Володе подошел Друзилин.

— Мы тебя, Владимир, сейчас первым пропустим.

Володю охватило волнение.

Друзилин подтолкнул его к ступенькам вагона, прося рабочих посторониться. Красавец-плотник Ефрем Стрюков оттеснил товарищей, уступая Володе очередь, сказал, улыбаясь из-под капюшона брезентового плаща;

— Проходи, малец. Пропустите парня за первой получкой.

— Ежели первая — пропустим. Табельщику уважим, только рабочие дни не забудь приписывать нашему брату, — шутили рабочие.

Володя ухватился за холодные и мокрые поручни вагона, вошел в тамбур.

— Тебе что тут надо, малец? — сердито окликнул Заломайко.

— Это мой, мой табельщик, — ответил Друзилин, подталкивая Володю.

— А-а… — протянул жандарм, узнав Володю. — Да неужели Дементьев? Старый приятель! Шо, все читаешь крамольные книжки?

— Читаю, — невпопад ответил Володя, стараясь протиснуться между животом жандарма и стенкой тамбура в вагон.

— Ох ты, идолов хлопец! Вы чуете, оно еще читает крамольные книжки! Хиба вы не знаете, шо оця шкода уже сидела у нас, в кольдегардии?

Друзилин пробормотал что-то невнятное. Володя помертвел. Он не знал, что мастеру давно было известно о его приключении в Подгорске.

— Ничего, ничего… Гм… Гм… Он способный хлопец, — сказал Друзилин. — Кормилец семьи, так сказать.

— Шо кормилец — це добре. Ну иди, иди. Помогай отцу, — напутствовал жандарм.

Володя вошел в вагон и снова наткнулся на стражника. Другой стражник, с подвешенным у пояса револьвером, стоял у стола плательщика. Тут же толпилось несколько рабочих.

Наконец подошла очередь Володи.

Плательщик, плюя на пальцы, равнодушно отсчитывал деньги. Это был грузный, плечистый, уже пожилой человек, в просторной холщовой рубахе, стянутой вокруг толстого живота узким ремешком, и в широкополом засаленном сюртуке. Распахнувшаяся во всю грудь рыжеватая с проседью борода и мужицкое длинное лицо делали его похожим на старообрядца из заволжских древних скитов. Фамилия его вполне соответствовала почтенной должности — Копейкин.

Ткнув толстым пальцем в ведомость, он буркнул:

— Расписывайся!

Володя дрогнувшей рукой с трудом написал свою фамилию.

— Первый раз получает, — подсказал стоявший позади Друзилин.

— Первый? Значит, пропить надо, — как из бочки, прогудел Копейкин и сунул Володе новенькие кредитки. — Держи на здоровье!

Зажимая в потной ладони деньги, Володя вышел из вагона.

III