Читаем Далекий след императора полностью

   — Подорожников везде хватает, — заявил Фёдор, — вот этот Егор встретил одну из банд, уговорил напасть на купца. А так как тем нечего было бояться, они не жители нашего города, то, поделив купеческое добро, тати разбежались. А Егор думал вернуться в Новгород и, чтобы его никто не опознал...

Камбила вдруг резко поднялся:

   — Я мшу поручиться за Егора. Он этого не совершал!

На такой выпад прусса посадник ответил довольно жёстко:

   — Мне надо не поручение, а доказательство. Если у тебя их нет, то Егор получил своё.

Камбила понял, что продолжать дальше разговор бесполезно и, не прощаясь, решительно зашагал прочь.

При выходе на улицу взбешённый боярин чуть не сбил какого-то воина.

   — Эй, ты! — возмутился тот. — Полегче!

И тут же спросил:

   — Дворянинцев у ся? — по одежде поняв, что такие люди, кроме посадника, ни к кому не ходят.

Камбила не понял, кто такой Дворянинцев и только махнул рукой. Пересекая двор до своей колымаги, Гланда думал только об одном: как спасти Егора. «Подкупить стражу? А если — нет? Что тогда? Освободить силой... Да. Но куда тогда деваться Айни с детьми? И самому... где-то надо искать прибежище. Назад дороги нет. Тут не останешься. Москва?». Но пока ответа он не нашёл.

Помог, как часто бывает, случай. Военный, с которым он столкнулся в дверях, был не кто иной, как воевода. Громко топая сапожищами, он прямиком шёл к посаднику. А тот в этот момент раздумывал, как поступить с Егором: «Подговорить убийцу? Опасно! Парень он здоровый... Вдруг сорвётся? Он же вытрясет потом из него, кто послал. Нет! Не пойдёт! Отравить? А что, подходяще. Только где взять этою зелья? Можно долго проискать. Нет, лучше сходить к владыке......

   — Чаво надо? — вскрикнул посадник, увидев чей-то силуэт на пороге.

   — Не ори, Фёдор, — грубовато ответили ему.

Посадник по голосу узнал воеводу. С первых дней правления у него с воеводой сложились натянутые отношения. А всё из-за этого Егора, когда громогласно заявил, что хочет сделать его воеводой. Вот старый и обиделся.

   — Чё у тя? — уже спокойно спросил посадник.

   — Не у мня, а у тя! — загадочно ответил воин, выдвигая стул, чтобы сесть.

Фёдор мгновенно понял, что случилось что-то страшное.

   — Говори! — буркнул он.

   — Литва пошла на нас войной. Завтра они будут здесь! — объявил воевода.

   — Что, что ты сказал? — через стол потянулся к нему посадник.

   — А то, что завтра литовцы будут штурмовать наш град.

Фёдор шлёпнулся в кресло.

   — Завтра... литовцы? А сколь у нас воинов? — еле выговорил он.

   — Да почти нисколь. Я те чё говорил? Давай деньгу. А ты чё ответил...

Но Фёдор уже пришёл в себя.

   — Некогда тут спорить. Давай собирай людей. Вели в колокол бить.

   — Само собой! — ответил воевода, поднимаясь. — Денех-то дашь? Чем их кормить буду?

   — Дам, дам.

   — Ладно, я пошёл.

Но с порога, остановившись, спросил:

   — Слышь, посадник, а сколь у нас колодников?

Тот на какое-то время задумался:

   — Да... человек... двести, думаю, наберётся.

   — Во! — обрадовался воевода. — Это сила! Я их заберу?

   — Бери!

   — Слышь, я им пообещаю, хто будет хорошо биться, получит свободу.

   — Обещай! — махнул рукой посадник.

Когда дверь за ним захлопнулась. Фёдор вдруг вспомнил про Егора. «Эх, не предупредил воеводу! Но не бежать же за ним. Да и вдруг его... — успокоил он себя.

Звон вечернего колокола известит новгородцев о надвигающейся очередной военной опасности. Услышали и в яме его тревожные звуки. Один из немолодых уже колодников уверенно сказал:

   — Братцы, кажись... свободой для нас запахло!

Но разъяснять не стал, как его ни уговаривали.

А утром рано, только начало светать. Стража подняла их и вывела на улицу. Там они увидели воина, одетого как перед битвой. Кто-то бросил:

   — Никак воевода?

Когда те, встав полукругом, молча, вопросительно взирали на него, воевода их долго морить не стал.

   — Браг подходит к нашим стенам. Хто хочет защищать город? — спросил он.

Но тати молчали, исподлобья глядя на воеводу. Тот ухмыльнулся.

   — А хто хотит получить свободу?

Бее разом, как по команде, загалдели.

Воевода поднял обе руки, из их криков он понял вопрос: опосля их отпустят аль нет?

   — Хто будет хорошо биться.

   — Слово? — враз заорала толпа.

   — Слово!

   — Давай оружие! — потребовали тати.

Глава 26


Упомянутая Камбилом Московия жила спокойной, размеренной жизнью. Не сказалось на ней и несогласие митрополита Феогноста на развод Симеона со второй женой. Подсказ князя Пожарского, что есть ещё и Константинополь, дал московскому князю какую-то надежду. Но без чьего-то благословения он не решался на этот шаг. «С кем?» — мучил его этот вопрос. И ответ ему подсказал сам митрополит.

В одной из бесед с митрополитом тот упомянул молодого мирянина Варфоломея, который несколько лет тому назад обратился к нему с просьбой, чтобы кто-то принял от него пострижение. Митрополит тогда послал игумена Митрофана совершить рукоположение. Пострижение совершилось, и он взял себе имя Сергей.

   — Скажу тебе, князь, что удивительно: святость этого человека и посвящение его Пресвятой Троице произошли ещё до рождения самого младенца.

Перейти на страницу:

Все книги серии Во славу Отечества

Далекий след императора
Далекий след императора

В этом динамичном, захватывающем повествовании известный писатель-историк Юрий Торубаров обращается к далёкому прошлому Московского княжества — смерти великого князя Ивана Калиты и началу правления его сына, князя Симеона. Драматические перипетии борьбы против Симеона объединившихся владимиро-московских князей, не желавших видеть его во главе Московии, обострение отношений с Великим княжеством Литовским, обратившимся к хану Золотой Орды за военной помощью против Москвы, а также неожиданная смерть любимой жены Анастасии — все эти события, и не только, составляют фабулу произведения.В своём новом романе Юрий Торубаров даст и оригинальную версию происхождения боярского рода Романовых, почти триста лет правивших величайшей империей мира!

Юрий Дмитриевич Торубаров

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза