Читаем Далекий след императора полностью

   — Ладноть, — перебила она его, — если тебе худо, надо людям, да по хозяйству, тогда поехали.

Бумага осталась в руках боярина.

Дел у нового посадника было по горло. Он усиленно искал деньги на восстановление моста. Бросил к новгородцам клич, ездил повсюду: где просил, где убеждал, а где и нещадно ругался. Дело сдвинулось, но всё же шло медленно. Однако за делами он не упускал мысль, как избавиться от Егора. О том, что он хотел ему предложить, даже боялся думать. Рад был, что никто не упоминал о его обещании. Но жители донимали его вопросом о воеводе. Было понятно, что Егор пришёлся людям по душе. Это страшило Фёдора. Избавиться от него он боялся: узнает толпа, растерзает, как пить дать. И всё же эта проблема не оставляла его. «Что, что найти, — мучился он вопросом, — знать бы». Он часто проезжал мимо хором знатного купчины Павши Фоминича. Но на воротах-то не написано, что они выжидают: будет или нет Егор воеводой. Вдруг будет. Не дай бог!

Но что-то задерживается посадник со своим решением. И чем дальше по времени оно уходило от дня обещания, тем больше надежд вызревало у купчины и его сына. Дошёл до них кем-то пущенный слушок, что Егор хоромы хочет строить, а где деньгу воин мог взять? Зашевелился купчина, закряхтел радостно.

Павша теперь чаще вертелся у посадничной. Иногда медком кое-кого балует, серебряную деньгу сунет кой-кому. Хитрый купчина. Наконец кое-что и прояснилось. Всё переменилось!

К радости Павши, новый посадник изменил вдруг решение и ни в какую не хочет Егора брать. Что случилось? А кто его знает... Всё это узнал Павша, недаром тратился. Купец потирает руки, чует нос — его время подходит. Когда вернулся домой — сразу к сыну:

   — Готовсь, сынок! Наш час идёть!

А Евстафия Дворянинцева замучили... гости. Да не простые. То вдовец Иван, сын посадника Варфоломея, то Оницифер, у которого сына Луку пора было женить, то Василий Данилович, то... Евстафий уж не знает, что и делать. А каждый с намёком: «Мол, пусть-ка молода обслужит! Аль, хозяин, прячешь её в углу тёмном?» Как быть после таких слов?

Фёдор тоже каждый вечер заглядывает, всё подарками пытается одарить деву. А она ерится[43]. Дворянинцевы уж не знают, что и делать. Отец однажды не вытерпел и сказал:

   — Сынок, да отступись ты от неё!

   — Я? — сын так посмотрел на него, что отец даже сконфузился. — Чтобы какой-то Оницифер или Варфоломей мне нос казали? Нет. К тому же, отец, не могу я вырвать её из сердца. Мила она мне, мила!

Отец неопределённо покачал головой. Да-а!

   — Чё, да? Ведь не дура же она! Кто я!

   — Да знаю, — отец махнул рукой. — Тут, понимаешь, Фёдор, и в её сердце... как у тя. Понял?

Фёдор дёрнулся и зло провёл пальцами по голове, выдирая спутанные волосы.

   — Не злись, сынок. Вот, если бы, как я говорил... как-то...

   — Ты говорил, — перебил он отца, — а попробуй, подступись. Его весь Новгород прознал да полюбил. Ясно те, батяня? — рыкнул сынок.

   — Ясно... — отец задумался, затем медленно заговорил: — Ведь он в походе каком-то был, как мне сказывал Осип. Многие погибли, а он жив-здоров оказался. Пошто? А носа пошто никуда не кажет. Боитса? Чиво?

   — Брось, батя, — возразил сын, — на кулачном-то он был.

Отец поправил усы:

   — Был-то был, а пошто вначале прятался, а вышел, когда куча народу была. А?

Фёдор задумался. Тяжело вздохнул:

   — Искать надоть. Ну, я пошёл.

Сделав к двери пару шагов, остановился:

   — Да, кстати, ты же хотел её в деревню увезти.

Отец махнул рукой:

   — Еле подступился, но согласилась.

   — Строптива дикарка. Но я люблю таких! — и хлопнул дверью.

Отец посмотрел ему в след, вздохнул:

   — С богом. Да поищи. Поищи! — крикнул он.

Искать долго не пришлось. Помощник объявился в образе купца Павши Фоминича. Когда купец начал говорить, то сразу предупредил посадника, что он ничего не имеет против будущею воеводы... Когда Павша произнёс эти слова, Фёдор хотел было купца выставить, но сдержался. А купчина рассказал, как на сына напали разбойные люди, как тот спрятался от них, поэтому остался жив. Но главное в том, что сынок там увидел... Егора.

   — Вернулся он, это точно, — купец, вида, как заинтересовался посадник, осмелел и продолжил, — вернулся, чтобы деньгу разыскать, мало ему было, да сынка мойво добить.

Надо было видеть, как ожил Фёдор. Но, стараясь не выдать своей радости, приказал Павше, чтобы он прислал к нему сына.

   — Сейчас! — суетливо заявил отец, почти на цыпочках выходя от посадника.

Когда тот вышел, Фёдор подпрыгнул от радости и до боли, словно хотел их зажечь, потёр руки: «Есть свидетель! Дело за малым. Я сейчас его послушаю. Писарь запишет. И всё. Я пошлю стражу схватить этого разбойника. Ишь, прикинулся паинькой!».

Дороги в Новгороде, как ни в одном городе, из брёвен выложены. Да не в один ряд. В любую погоду проедешь, не будешь из месива вытаскивать колеса. Одна беда — узковаты. Какой день в Новгороде чистая осень. Мелкий, назойливый, как муха, дождик, лил, не переставая, днями и ночами. Жители уж настолько пообвыклись с ним, что думали, другой погоды и не будет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Во славу Отечества

Далекий след императора
Далекий след императора

В этом динамичном, захватывающем повествовании известный писатель-историк Юрий Торубаров обращается к далёкому прошлому Московского княжества — смерти великого князя Ивана Калиты и началу правления его сына, князя Симеона. Драматические перипетии борьбы против Симеона объединившихся владимиро-московских князей, не желавших видеть его во главе Московии, обострение отношений с Великим княжеством Литовским, обратившимся к хану Золотой Орды за военной помощью против Москвы, а также неожиданная смерть любимой жены Анастасии — все эти события, и не только, составляют фабулу произведения.В своём новом романе Юрий Торубаров даст и оригинальную версию происхождения боярского рода Романовых, почти триста лет правивших величайшей империей мира!

Юрий Дмитриевич Торубаров

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза