Далеко ли до Чукотки?

А дорога все стлалась и стлалась по мерзлой седой земле, между сопок, по неохватным равнинам. И груженый голубенький МАЗ с прицепом упрямо полз в мутную даль, забирая все выше, под облака, упавшие на хребты.

Проснулся старик неожиданно, как от испуга. Глаза застил белый свет. Было далеко за полдень. Тяжко ревел мотор. Машину мелко трясло, подергивало от страшных усилий. Иван чуть привалился к баранке расстегнутым ватником. Смотрел вперед, не отпуская ногою педали газа, и словно бы с напряжением слушал, что там творится внутри, под капотом. Сергуня, мотнув головой, стряхнул сон и тоже заглянул в белесое окно. Его поразило то, что он увидел. Земли вокруг не было. Было облако. Оно ползло на них рыхлыми, как туман, клочьями. Бесконечно и быстро летело навстречу. И так же навстречу, только медленно и величественно, надвигалась стена — седая, глухая стена. Облако цеплялось прядями за ее каменистые выступы и таяло, так и не коснувшись окна. А стена надвигалась, словно они хотели в нее упереться фарами, надвигалась и медленно поворачивалась, будто растворялись ворота в царство горного короля. Ошеломленный старик привстал, глянул вниз, в боковое стекло — и душа на нитке повисла.

— Мать честная…

За дверцей кабины зиял провал. Глубоко внизу сквозь лоскуты облаков проступала дорога. Ступенями она спускалась в долину по краю отвесных скал. На узких скалистых карнизах щетиной лепились запорошенные ели и кедры. А Сергуня с Иваном словно парили в стеклянной коробке кабины над этой отчаянной бездной. «На перевал ползем, на Эдиган», — с бьющимся сердцем догадался старик.

Они словно бы возносились над долиной. И для Ивана теперь не существовало ничего, кроме этого многотрудного продвижения к вершине. Старику на высоте не хватало воздуха, не хватало дыханья, в висках постукивало. Вот и еще раз судьба дарила ему такую возможность — одолеть Эдиган. Только не по белкам, мерзлым, непроходимым, не на недужной_крестьянской лошади, как в былые года, а совсем по-иному, по тракту, с комфортом, через правый рукав хребта.

За стеклом гудел ветер высоких просторов. В кабине же стало жарко и словно тесно. Дрожали стрелки приборов, надсадно работал двигатель, и напряженье его передавалось людям, словно они с машиной были теперь одно целое.

— На лошади оно бы ловчей, — заметил старик.

Не отвлекаясь взглядом, Иван усмехнулся. Послушный его руке МАЗ с трудом разворачивался с прицепом на «языке» дороги. Колеса отчаянно рвали покрытие. Из-под скатов летели мерзлые комья земли, щебня, снега. И старик наблюдал, как бесконечно долго, будто во сне, они падают вниз, ударяются о карнизы и, разбиваясь, дробясь, летят пылью в сизом провале. И не оставляла Сергуню назойливая потребность вылезти из машины. Слезть и пойти пешком по этой восходящей дороге. И совсем не со страху, нет. А чтоб не утруждать машину собственной тяжестью, как-то облегчить работу мотора, облегчить ей жизнь. Потребность была нелепая, но порождала неловкость и непокой. А МАЗ цеплялся всеми колесами и с ревом уже выходил напрямую, уже карабкался на новый виток. К боковому стеклу, к лицу старика придвинулась скала, и в расщелинах по камням стал виден — ну просто рукой подать — убогий, присыпанный снегом мох и над ним как щетинка — цепкий, колючий маральник.

Сергуня перевел дух, откинулся к мягкой спинке:

— Насилу выбились. — И с каким-то особым почтением пристально поглядел на Ивана, на его темнеющий профиль на белом фоне плывущих над пропастью облаков.

Понемногу вокруг становилось светлее, ясней. И окрашивалось в розовые тона. Клочки облаков остались внизу, в клубящейся дымке, а наверху проглянули яркие, иссиня-голубые куски морозного неба. И показалась вершина хребта, освещенная с той стороны невидимым солнцем.

— Конец видать, — обрадовался старик. — Это сколько ж еще на подъем?

Иван пятерней устало потянул с головы на лицо беретку. Прямые потные пряди упали ему на виски, заслонив от Сергуни лицо. Достал из пачки губами одну сигаретку, сказал домашним голосом:

— Часа через два будем в Талице… Хотя у нас не загадывают… Спички есть прикурить?

На вершине их ослепило солнцем. Стекла кабины вспыхнули алым так, что старик невольно зажмурил глаза. Иван заглушил мотор, и в неожиданной тишине стал отчетливо слышен посвист ветра — тугой и ровный. Резко щелкнула дверца. Иван вышел, и откуда-то снизу донесся его голос:

— Выходи, разомнись. Мы тут всегда перекур делаем.

Сергуня поплотней нахлобучил шапку и, не сразу найдя ручку дверцы, нащупал ногою подножку, спустился вниз на дорогу. Сразу обдало холодом, резким ветром высокогорья. Но он этого не заметил. Стоял поодаль неподвижно, лицом к солнцу.

Иван обошел машину, постукал ногою в скаты, оглядел груз. Остановился рядом с маленьким стариком — высокий, широкоплечий, в ватнике нараспашку:

— Ну вот и наша Талица. Хороша?

Над хребтом на западе тлела жаровня с солнцем. А внизу в долине, на дне каменной чаши, дымящейся цветным паром, раскинулся городок. Дальним краем он вдавался в расщелину между сопок и там дымил кирпичными красными трубами.