Далеко ли до счастья

– Что-о-о?! – вскрикнул Владимир и, подскочив со стула, большими шагами принялся мерить комнату. Тапок слетел с его ноги, а он, не замечая этого, продолжал ходить, нервно размахивая руками. – Тебе же говорили, чтобы ты не кидалась на эти дутые проценты в проклятом банке!

– Но жизнь Лизы в опасности… – её голос задрожал, и она опять чуть не расплакалась.

– А подожди-ка… подожди… – он потеребил затылок обеими руками, словно выцарапывая из пышной чёрной шевелюры нужную мысль. Его карие глаза вдруг заблестели, лицо оживилось. – У нее ведь тоже должна быть квартира. Ты продала всё наше имущество, а если продать и ее квартиру… с согласия ее отца, разумеется? – предложил он вариант, надеясь на удачный выход из положения.

– Володя, о чём ты говоришь? Об этом не может быть и речи! Ее отец давно уже пропил квартиру и живет где-то на помойке с бомжами.

* * *

Вот уже год, как Валерия Викторовна, посмотрев по телевидению репортаж о захваченной в Чечне в заложники российской журналистке Елизавете Смолиной, за которую требуют выкуп, давала бой равнодушию. Телеграммы и телефонные звонки первой учительницы собирали вместе бывших одноклассников. В каждой телеграмме, в каждом возгласе в трубку слышался знакомый девиз пионерского отряда «Непобедимые»: «Равнодушию – бой!»

И наконец-то любимый класс снова в сборе. Все уже знали: их собирают не на очередную годовщину выпуска, а потому, что их Снегурочке нужна помощь.

– Вы уже в курсе того, что Лизу похитили чеченские боевики и требуют выкуп в пятьдесят тысяч долларов. Частный телеканал даже не обсуждает эту возможность, государство на переговоры с боевиками не идет принципиально. Значит, выручить Снегурочку должны мы с вами. Помните девиз нашего отряда: «Равнодушию – бой!»?

Все подавленно молчали. Директор школы начала первой.

– Лиза – золотая медалистка, она заслуживает, чтобы школа ей чем-нибудь помогла. Вы сами знаете: время сейчас трудное, но мы изыскали всё-таки возможность и делаем свой вклад в ее спасение. Вот, Валерия Викторовна, – торжественно произнесла она, – примите конверт с нашим вкладом от школы и всех учителей – 500 рублей. Я надеюсь, что и вы, ребята, окажете посильную помощь. А теперь, – развела она руками, – извините меня, пожалуйста, но я должна идти на совещание.

Эта речь была самым большим плевком в душу, который пришлось пережить Валерии Викторовне. «Неужели нельзя было поднять на ноги общественность города, попросить помощи у комбината, наконец?… – мысленно ругала она руководителя школы, и возмущению её не было предела. – Спокойно, Лера… спокойно! Где твои выдержка и мужество?! Главное сейчас – не падать духом!» – уговаривала себя учительница.

– А что ты думаешь, наш командир и комсорг? – обратилась Валерия Викторовна к Николаю Ивашову, нажимая на слово «ты».

Тот с трудом выскреб из-за парты тучное неповоротливое тело, выпрямился во весь свой невысокий рост и расстегнул верхние пуговицы сорочки. Отдышавшись, он не спеша поправил на дорогом итальянском костюме массивную золотую цепь и только тогда со злорадной ухмылкой бросил в ответ:

– Я думаю, что Лизка сама голову в петлю запихала, пусть сама и выпутывается. Поехала искать своего чеченца, вот и нашла, что искала!

– Не смей так говорить, Ивашов. Ты – гордость школы, командир отряда и дружины, комсорг, ты…

– Хватит мне тыкать, Валерия Викторовна, – огрызнулся он и, направив короткий указательный палец прямо перед собой, начал, точно расстреливая, рассекать им воздух в такт своим словам. – Я уже давно не тот мальчик Коля – я, как-никак, всё же… – он хотел ударить себя в грудь для пущей важности, но от волнения рука соскользнула на обвисший живот, отчего желаемого эффекта этот жест на окружающих не произвёл. – Я – авторитет в городе, Николай Петрович Ивашов. Что было, то быльём поросло и благополучно похоронено. Я ей сколько раз говорил, – его маленькие глазки вдруг забегали по лицам бывших товарищей, словно ища поддержки, – ведь говорил же ей: дружила бы со мной, жила бы сейчас – как сыр в масле купалась. – И, повысив голос чуть не до крика, съязвил: – А она, дур-р-ра, потащилась за своим хахалем, этим чеченом. Того и гляди, снесёт ей башку, как в третьем классе Снегурке!

– Да что бы ты понимал в этом! – сердито выкрикнул кто-то из парней. – Сам от армии отмазался, как последний…

Но Ивашов, брезгливо скривив губы, оборвал его:

– А я горжусь, что не был в армии!

Бывшая классная руководительница смотрела на него с сожалением и думала: «Эх, Коля, Коля, в кого же ты превратился?! А ведь так хорошо начинал свою жизнь… Как мне теперь стыдно за тебя!..»

Еле сдерживаясь от желания влепить ему хорошую пощёчину, она глубоко вздохнула, затем медленно, что называется, «выпустила пар» и только потом обратилась к нему:

– Послушай, Николай, что я тебе скажу. Не смей при мне произносить такие оскорбления. Нет плохих наций, есть плохие людишки. И мы уподобимся им, если оставим Лизу в смертельной опасности.