Дали глазами Аманды

Вечером за мной приехал «Роллс» Брайана. Брайан ждал меня у себя, к нему пришли друзья послушать записи, сделанные в Марокко. Это был тот самый шофер, который отвозил меня на суд три года назад. С ним было связано слишком много неприятных воспоминаний. Я попросила его отвезти меня в аэропорт. Несколькими часами позже мы приземлились в солнечной Малаге, я была счастлива, потому что перевернула еще одну страницу моей жизни. На другой день я услышала по радио, что Брайан Джонс утонул этой ночью.

После замкнутых и диких каталонцев я с радостью ощутила шарм и беспечность андалузцев из Марбелье. Здесь любили побродить по цветущим белым улочкам и жили в ритм с песней гитаны. Я лучше понимала теперь жизнерадостный характер Людовика XIV, у которой, кстати, была чудесная вилла в Торремолиносе, в нескольких километрах от Марбелье. Она пригласила меня к себе. Она вела тихую мирную жизнь, с ней жили ее три дочери, удачно вышедшие замуж, эта семья воспринимала все легко и надо всем смеялась. Конечно, мы много говорили о Дали, иначе и быть не могло. Людовик XIV была более светской особой, чем я, и поэтому гораздо легче приспосабливалась к постоянной пестроте и путанице гостиной в «Мерисе». Более того, эта чехарда ее развлекала. Ее роль Короля-Солнца сделала ее популярной, и она даже слишком серьезно ее воспринимала, хотя, конечно, ей совсем не нравилось предъявлять каждому новому посетителю свой профиль, когда мэтр говорил: «Взгляните, она вылитый Людовик XIV, этот бурбонский нос, эти завитые волосы. Не правда ли, похоже?»

Когда я покидала этот гостеприимный дом ради Кадакеса, моя хозяйка собиралась в Мадрид, но пообещала мне провести несколько дней с нами, может быть, в Барселоне, в сентябре, во время праздника Merced. В тот год Гала уезжала в Грецию, она должна была добраться до Италии на машине, потом на корабле пересечь Адриатику. Перед отъездом она дала мне несколько советов по поводу того, как обходиться с Дали.

Это было уже третье по счету лето, когда я останавливалась в отеле «Порт-Льигат», и даже в той же самой спальне. Но Гала дала соответствующие указания, и меня поселили в помещении для ее друзей, которое она называла своим бараком, обширных апартаментах из двух комнат с камином и ванной, на первом этаже дома Дали. Вход был отдельным и соседствовал с высоким кипарисом, проросшим сквозь прогнившую лодку. Дали дал мне понять, что это было исключение, поскольку у Галы было заведено никогда не поселять друзей в их доме. Она очень ценила этот барак и часто удалялась сюда, чтобы разбирать бумаги или писать. Старый шкаф был забит платьями и костюмами, которые Дали и Гала никогда не носили, но которые тщательно сохранялись, потому что Дали на этом настаивал. Я нашла там великолепный белый костюм клоуна, усыпанный серебряными блестками, который Дали решил вновь пустить в оборот.

На нем был именно этот костюм, когда он встретил меня утром на террасе сада, спускающейся к морю. Мэтр сверкал как солнце. Он протянул мне алую розу, которую только что сорвал: «No la tocas mas que asi es la rosa», — сказал он. («Не касайся ее, потому что эта роза так прекрасна, что ее трудно сделать еще прекраснее»). Он обнял меня и «проверил» мой нос.

— Вы держите нос по ветру, это уже лучше, чем в Париже. Вы нашли карбункул?

Я его и не искала, но стала носить в качестве талисмана серебристый бубенчик, который легко позвякивал при каждом моем движении. Дали повертел его в руках: — Какая прелесть! Это же cascaballet, моя детская погремушка. По-каталонски она называется cascaballet de plata. Ну, малышка Аманда, этим летом вы останетесь довольны! Сначала мы пойдем снимать кино.