Дали глазами Аманды

Этим вечером он дал мне книгу Раймонда Русселя «Locus solus», старое издание, иллюстрированное самим Русселем, которым Дали очень дорожил. Перед сном в бараке Галы, вдыхая запах йода и опрыскивателей против москитов, которые распыляла горничная, я погрузилась в чтение этой загадочной книги. Совсем близко шумело море. Старое сумрачное строение иногда пугало меня по вечерам. Особенно я боялась всяких ползучих гадов, потому что обнаружила крошечных скорпионов в ванной, и теперь каждый раз перед сном обшаривала свою постель.

Через несколько дней я окончила «Locus solus» и принялась за «Африканские впечатления». Эту книгу особенно любил Дали, и она послужила толчком для долгих разговоров о личности автора. Некоторая нехватка логики и странное совпадение событий делали его книгу чем-то вроде «снов», которые Дали противопоставлял своим «мечтаниям». В последних, объяснял он, можно управлять действием по своему усмотрению, как режиссер на сцене. «Мечтание» должно, чтобы быть правдоподобным, состоять из реальных событий, героями должны быть реальные люди, действие должно происходить в реальных местах. Реальность здесь как канва для вышивки, приукрашивая, можно дать волю воображению, устремляться к вершинам, иногда эротическим, но чаще всего утолять жажду власти. Мэтр представлял себя наказывающим одних, награждающим других, влияющим на сильных мира сего, короче говоря, делающим политику. В своих «мечтаниях» он был на дружеской ноге с генералом Франко.

Спустя несколько лет Дали решил открыть в Фигерасе, своем родном городе, большой музей, состоящий не столько из его картин, сколько из воплощений его самых бредовых идей. Там должно было быть такси, наполненное улитками, гостиная-будуар в форме лица Мэй Уэст и тысяча других изобретений, составлявших скорее далинианский Диснейленд, чем художественный музей в его традиционном понимании. Для этого потребовалось разрешение генералиссимуса и Дали наметил поездку в Мадрид. Дали должен был получить личную аудиенцию и обворожить главу государства. В ожидании он мечтал и строил тысячи проектов, без сомнения, нереальных.

Одним прекрасным солнечным утром он решил отвезти меня на лодке посмотреть съемки фильма. Гала только что позвонила из Италии, путешествие было чудесным, и она ожидала еще большего. Ее спутник, Пастушок, был великолепен, все шло как нельзя лучше. Артуро отвез нас на лодке до Rateta, островка, похожего на мышь, напротив причудливых скал мыса. Среди этих грандиозных декораций был сооружен фальшивый маяк, который должен был выдержать осаду статистов, переодетых в пиратов. Дали никак не мог понять, зачем было сооружать такое чудовище, когда был настоящий маяк недалеко отсюда. Сцена осады должна была происходить глубокой ночью, но на самом деле ее снимали в солнечный день с темными фильтрами. Три или четыре осады не удались, и Дали вышел из терпения, стал качать головой с сокрушенным видом:

— Это профессия для кретинов! Посмотрите-ка на этих несчастных, обреченных тридцать раз делать одно и то же. Я не хотел бы, чтобы вы снимались в кино, малышка Аманда. Вы тогда потеряете всю свою оригинальность. Все, что вам нужно, — это подходящий муж, богатый импотент, или еще лучше какой-нибудь педераст хорошего качества, лучше титулованный. Вы будете чудесно выглядеть в платьях Баленсьяжа, у вас будет свой салон, множество любовников, одним словом, вы будете довольны.

Эта слащавая картина показалась мне отвратительной. Я ответила Дали, что не люблю ни титулованных особ, ни педерастов, ни платьев Баленсьяжа.

— Но вы никогда не будете счастливы с обыкновенным человеком, малышка! Вам нравятся только хиппи, молодые люди в средневековом духе, с длинными волосами, женоподобные… Отнюдь не волосатые и мускулистые мужчины вроде этого Друо из фильма!

Жан-Клод Друо с носа картонного корабля как раз кричал в нашу сторону: «Аманда! Аманда!» и махал руками. Актеры пригласили нас на обед. Их лагерь был на обочине дороги. Я увидела два прицепа, где актеров гримировали, и нечто вроде походной столовой. Мы нашли там Кирка Дугласа, Друо и других, кроме Юла Бриннера, не снимавшегося в этот день. Еда была далеко не утонченная, как любил Дали, и к тому же была подана на пластмассовых тарелках. Я болтала с Кирком Дугласом в то время, как Дали поносил Жюля Верна в разговоре с Друо, который слушал его, улыбаясь. На обратном пути Дали объяснял мне, почему он нашел этот киношный круг прозаическим и неинтересным.

После сиесты я встала в позу Анжелики. Дали заметил, что он предпочитает слегка загорелую кожу смуглой от загара (tostada по-испански), как у этих ужасных туристов из клуба «Средиземное море». Мэр деревни, синьор Пюоньяль, внезапно вошел в ателье, он не знал, что я позирую обнаженной, и извинился. Но Дали попросил его остаться и беседовал с ним о том, о сем, как будто в этой ситуации не было ничего странного. Время от времени мэр украдкой бросал в мою сторону странные взгляды. Дали говорил ему: