Чтобы убедить мэтра присутствовать на открытии дискотеки, ему пообещали доставить туда старый «Роллс» с откидным верхом. Дали был неравнодушен к этой машине, а дискотеки нагоняли на него тоску. Для натуральности машину снабдили шофером с наклеенными усиками, модными в 1900-е годы.
Нас чествовали и фотографировали, но Дали захотел уйти как можно скорее. Когда мы вышли, за нами увязался один молодой фотограф, Дали по-каталонски спросил, как его зовут; тот ответил, что его зовут Сабатер, и Дали попросил нашего нового знакомого отвезти готовые фотографии в Кадакес. Нам редко удавалось фотографироваться, несмотря на то, что Дали обожал коллекционировать фотографии. К тому же Гала всегда тщательно вырезала свою голову на всех фотографиях, так как считала себя безобразной.
На следующий день мэтру должны были принести огромного орла из carton-pate. Этот традиционный орел возглавлял все праздничные шествия и содержал гигантские изображения испанских королей. Дали намеревался поместить в музее в Фигерасе своего собственного орла.
— Вы увидите! Работы уже начались, это будет величественно!
Орел прибыл через день. В нем мог поместиться человек, и для этой цели имелось отверстие для человеческого лица на высоте груди. Мы сфотографировались перед громоздким подарком, и когда я позже обнаружила эту фотографию в журнале, то показалась сама себе настолько безобразной, что решила ее разорвать.
— Не подражайте Гале! — запротестовал Дали.
Потом он добавил, внимательно изучив снимок:
— Наверное, вам нужно было переменить обувь. У вас здесь такие большие ступни.
— Но у меня на самом деле большие ступни, мой дорогой Дали, у всех манекенщиц большие ступни, и вы это прекрасно знаете!
— Нет, я видел ступни Верушки, они были гораздо больше ваших, — не унимался он. — Она даже пошла на операцию, чтобы их укоротить. Вы знаете, у Али Мак Гроу были такие чудесные ступни, белые и изящные. Я очень люблю ваши, вы знаете, они очень аристократичны: второй палец чуть длиннее первого, как на греческих статуях. Позвольте мне поцеловать вам ноги. Вы не можете мне в этом отказать. Я думаю, что еще ни один гений не оказывал вам подобную честь.
Какой там гений, ни один из моих любовников не отважился на это. Впрочем, этот жест был скорее проявлением фетишизма, чем любви. Я вспомнила «дневник горничной» Бунюэля.
Дали встал передо мной на колени, страстно прикоснулся губами к моим ступням. Я была смущена. Он тяжело дышал. Поднявшись, он подавил свой вздох и сказал:
— Такие вещи всегда вызывают у меня ужасное волнение. Это перехватывает дыхание.
Он взялся рукой за горло. Я сказала, что была и растрогана, и смущена видеть его у своих ног.
— Я вас люблю, — сказал он хриплым голосом. — Это настоящая страсть. Я люблю вас все больше и больше.
Покидая С'Агаро, мы остановились в Фигерасе. Перед ужином у Дюрана мы посетили ramblas, скромнее барселонских, но с улочками и лавками, не лишенными шарма. Мэтр поздоровался с господином Мели, фотографом (его магазин назывался «Мели Колор»), остановился около библиотеки, где беззубый старик в огромных очках продавал развлекательные испанские журналы: «Lecturas», «Garbo», «Diez minutos», «Cinegramma», «Semana». Журналов было великое множество.
— Взгляните! — сказал Дали. — Каждую неделю выходит все это. И цветное, конечно. В Америке есть только «Times» и «Newsweek». Вы хотите знать, где состоялась свадьба Онассиса? С кем живет Брижит Бардо? Что поделывает Софи Лорен? Вы покупаете все эти журналы, и вы осведомлены. Испания — другая — добавил он, вспомнив рекламный лозунг.
Мы прошли мимо памятника Нарисо Монтуриолю, изобретателя подводной лодки, родом из Фигераса, мимо магазинов с эспадрильями не больше 36-го размера. Дали показал мне старый городской театр. «Здесь будет мой музей», — сказал он с гордостью. Театр был разрушен во время войны, и теперь от него остался только фасад. Внутри громоздились обломки и всякий строительный мусор, но еще можно было разглядеть то место, где когда-то возвышалась сцена.
— Внутри все останется как есть, — объяснил Дали. — Эта каменная стена очень красива. Но над сценой будет прозрачный геодезический купол. Это будет грандиозно!
Не хватало только согласия генерала Франко. По словам Дали, это был вопрос нескольких недель и можно было начинать строить уже сейчас. Он грезил прекрасными статуями, черными комнатами, на фасаде должны были быть копии гипсовых античных слепков.
— Вы знаете, Капитан так хитер! Он уже купил соседний дом, там будет магазин афиш и литографий. А Дюран хочет открыть напротив закусочную с horchatas (миндальным молоком) и сэндвичами.
Музей Дали не будет похож на все остальные музеи.
— Я хочу, чтобы в нем веселились. Дети не будут скучать, как в Лувре. Мне нужны разные изобретения, волшебные вещи. Я создам Далилэнд!
Мы поужинали у Дюрана, в уединенном зале, скрытом от туристов и украшенном огромными бочонками с вином, ратафией, хересом. Дали заказал котлеты, а для меня — цыпленка с чесноком. На закуску нам предложили первые дыни. «40 карат?» — спросил Дали. «Несомненно», — ответил Дюран.