Что сейчас в Тавризе творятся важные политические события, это – сама наличность, которой и не могут не отдавать своих страниц наши газеты. А то, что вся совокупность подобных политических фактов имеет интерес только с точки зрения пророчественной совести, предвидящей главное, это все может быть «фантазия» и «фикция» человеческого ума и сердца!
То, что я чувствую у себя на коже, достоверно до несомненности. То, что я вижу и слышу, носит уже в себе элементы толкования, гипотезы, предположения, проекта. <…>
То, что я мыслю, есть уже сплошное проектирование, – постройка возможной, вероятной, более или менее желательной действительности будущего.
Слов нет, – у меня нет другого удостоверения в истинности моих предположений и проектов, кроме контактной проверки фактическим осязанием!
Но значит ли это, что я всегда должен отдавать предпочтение контактной достоверности, что меня кусает блоха, и заняться именно этою наличностью вместо того, чтобы принять предупредительные меры против возможной погони?
С точки зрения ближайшей действительности, безумно и смешно поведение пророка, гонимого какими-то предчувствиями и тенями будущего в пустыню! Риск ошибки в поведении пророка громаден! Но ведь если он прав, то, занявшись сейчас блохою, мы через день подвергнемся фактической гибели вместе со своим Содомом!
Тут уже и трудно разобрать, кто более мудр и кто более узнал этот наш мир с его законами, и кто лучше устрояет свое поведение в нем: тот ли, кто говорит со здравым смыслом «материалиста», что тамошнее и далекое нам неизвестно, а надо заниматься тою несомненною наличностью, которая перед носом, тем более, что это тут, перед нами, все очень закономерно и всегда будет так же, все то же, везде и повсюду, и всегда действительность будет идти по этим законам; или более прав Ной, который, не обращая внимания на насмешки этих людей здравого смысла и «здорового легкомыслия», заторопился с постройкою ковчега в ожидании потопа, который прекратит все это обыденное, ближайшее, наглядно такое несомненное!
Из спокойной обыденности, в тиши кабинетов лучше узнается этот мир, или в великих переворотах и бурях, которые лишь изредка говорят свое страшное слово о той Правде, которой служит Вселенная? <…> То, что на носу и контактно около нас, или отдаленное и издали зримое учит нас лучше о том, что есть Действительность и в чем ее законы?
Есть в мире и в истории вещи и законы, которые контактно и осязательно проверяются лишь в конце всего!
В вере очень легко ошибиться, – поэтому лучше и благонадежнее отстраниться вообще от веры и жить только удостоверенным знанием. «Что говорить про веру, если люди верили даже в кошку!»
Это та же логика, по которой следует отказаться от употребления колодцев, так как колодцы оказывались неоднократно отравленными! Следует отказаться от зрения и жить только осязанием, ибо ведь в последнем несравненно легче уследить всякую ошибку!
Вера – процесс человеческой жизни очень высокий, сложный и трудный для разумения; выяснить признаки здравой веры, – своего рода нормы веры, – дело необыкновенно трудное. Вот это несомненная правда! Для западного мира вера стала опороченной и внушающей страх с тех пор, как под ее эгидою выступил принцип непогрешимости ex cathedra. И многие более близорукие стали, обжегшись на молоке, дуть на водицу, провозглашая принципиальное отрицание самого methode foi. <…> Для здравого сознания ясно, что отвергать принципиально веру как реальный двигатель человеческой жизни – это все равно, что предлагать более не пользоваться слухом и зрением и знать лишь то, что доступно осязанию или, еще лучше, болевому ощущению. Ясно также, что если задача трудна, это значит не то, что задачу надо отбросить и заниматься легким делом, а то, что нужно приложить труд.
Каждый по-своему знает про себя «секрет жизни», и этим «секретом» проникается вся жизнь данного лица.
Один знает этот тайный секрет в том, что нахальство города берет и наглость наиболее обещает успеха в жизни.
Другой знает его в том, что мир как мир и лад есть любовь; и такой человек в самом деле собирает около себя людей любовью. <…>
Лицо определяется тем в своей жизни и поступках, в чем оно полагает секрет жизни!
Мысль несравненно быстрее слова. Это можно уловить и самонаблюдением. <…> Пробуя высказать и тем более записать проносящуюся мысль, мы ее уже препарируем, может быть, уродуем, более или менее удаляемся от ее естественного состояния.
Искусство речи в том, чтобы так замедлить в себе ход мысли, дабы она текла одновременно с речью и вплеталась в речь по мере своего образования. Но это удается лишь для повторно воспроизводимого хода мысли, и лишь в исключительных случаях для мысли в первый раз ее образования! Чтобы говорить связно по мере хода мысли, требуется уже великое упражнение.