Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941)

Совсем не одно и то же вспоминать в речи лишь старый препарат своей или чужой мысли или улавливать в самом деле мысль одновременно с речью. Лишь в последнем, столь редком, случае речь производит такое необыкновенное, живое, «чарующее» впечатление!

Бывает, что после тревоги и возбуждения чрезвычайно ускоряется речь, и оттого даже не одаренному «даром слова» после возбуждения удается выступить с красивой, увлекающей речью. Тогда речь прежде всего глубоко эмоциональна.

«Интуицией» мы называем именно ту, быстро убегающую, мысль в ее естественном состоянии, которая пробегает еще до слов. Она всегда в нас первая. Дальнейший ход нашей работы в том, чтобы воплотить, отпрепарировать эту интуитивную мысль, неизвестно откуда происходящую и куда-то уходящую, почти всегда мудрую «мудростью кошки», – в медлительные и инертные символы речи с ее «логикой», «аргументацией», «сознательной оценкой». <…>

Но логика и аргументация лишь поспевают вдогонку за интуицией, хотят восстановить, проверить, оправдать ее смысл.

Смысл же и мудрость ее не в логике, не в аргументации, не в дальнейшем ее истолковании, а в той досознательной опытности приметливости, в той игре доминант, которыми наделило нас предание рода!

Наш личный вопрос в том – преумножим, оплодотворим мы это предание рода или разрушим, исказим, испортим его?

Мудрость нашего «досознательного» – это главная загадка и интерес физиологии. Какое удивительное наследие предков с их страданиями, трудом, исканиями и смертью! И как она обязывает нас, в качестве «сознательных» деятелей, – в том, чтобы наше «сознательное» управление этим наследием было достойно ее – тою сугубою мудростью, которая не расточала бы, а преумножала древнюю мудрость рода для тех, кто будет еще после нас!

С точки зрения самоутверждения, есть столько же мировоззрений и столько же «истин», сколько темпераментов. Это значит, что подлинная истина, сверхличная и пребывающая, возможна лишь там, где она ищется вне самоутверждения, а ради нее самой, т. е. там, где все собраны вниманием ей, как мир собран в гармонию тяготением к Единому Солнцу Правды.

Напряженная тетива должна разрядиться. Всякий случайный толчок будет способствовать разряду. Это доминанта, как «предрасположение к реакции», как «тенденция к разряду».

Творчество возникает в подсознательном. Человек вдруг открывает, что в нем поет мотив, складывается числовой ритм, достигают решения давно назревшие задачи. Дело «сознания» и волевого «намерения» будет тут лишь в том, чтобы повторить в раздельной и проанализированной форме, в шаблоне, то, что было дано явочно в досознательном творчестве. Что творчество не есть дело логического построения, дискурсии, это подчеркнуто было Кантом в том, что был признан примат «слепого синтеза» в организации мысли и сознания и наличие «синтетических суждений» обязательного значения. Явочными порядком возникала математика, астрономия, физика – все поле естественной науки. Логическому и систематическому сознанию предстояло учиться у этих явочных фактов, уяснить их возможности и природу и использовать их для своей практики.

Трудные для усвоения, вновь рождаемые новые идеи, новые восприятия и новые образы жизни должны иметь для себя достаточно подготовленную и обработанную почву, воспитываемую бытом – преданием «друг по другу». Отрицание этакой потребности в предварительном воспитании материальным бытом, приведение всего содержания жизни к «постоянным, нормальным потребностям натурального человека», – это и есть идеализм, типичный для Европы, с его органическим индивидуализмом.

Рано или поздно этот индивидуалистический идеализм приходит к нарочитой борьбе с бытом, за безбытность, за отрицание всего, что сверх общепризнанных форм a priori, за спокойную самоудовлетворенность и за сведение всякой истины на causerie и на резонерство в духе идеологов, собиравшихся в Сан-Суси вокруг «просвещенного абсолютизма» (Ср. философию Маха с его «экономизмом». Воспитываться не к чему! Беспокоить себя уже не к чему. Да и задумываться серьезно тоже не к чему! Если уже нужен какой-нибудь особый «быт», то это быт жизни в свое удовольствие, с роялями и козетками, с балетами и вольтеровскими креслами! <…>.)

Вот мудрость самодовольного барства, потом самодовольной интеллигенции, потом все новых и новых самоудовлетворенных и самодовольных типов, которым предстоит еще прийти в историю!

Целые теории, целые миросозерцания и стили жизни созданы вот этим самоутверждающим духом приведения всего к себе, оправданием жизни sans gene, к жизни без обязательств, без поляризации, без напряжения к высшему. Эти миросозерцания созданы таким «безбытным» бытом и возвращаются к нему, подкрепляя его в его самоутверждении.

В том, как сложилась история наполеоновских походов, играло ли роль пространство, например, географическая топография событий? Да, конечно! Но ограничивалось ли дело именно законами пространства? Нет, конечно!