Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941)

Там, где нет готовности слышать от собеседника то, что он видит и слышит, знает и предвидит, не может быть и многоочистого общества, не может быть и социализма в настоящем смысле слова. Общество видящее и слышащее, и предвидящее, и познающее всеми своими ресурсами, и целиком движущееся вперед начинается там, где люди научились терпеть, слышать, понимать, чувствовать, предусматривать вместе. На этом и пророцы висят! «Богатые и славные, прилепившиеся к благим мира сего, уничижают великую оную вечерю и не веруют Господу, зовущему их на вечерю оную» (Тихон Задонский). «Бедный умеет стоять прямо жизни», – как говорит Златоуст, т. е. без покрывала, с наименьшими предвзятостями и предубеждениями видеть и чувствовать протекающий мир. Но вот богатые и богатящиеся норовят насильно навязать бедным и нищим свою веру гордыни и самодовольства, застилая им глаза.

Читаешь у Горького про нижегородских людей, про бабушку его, про деда, про староверческого наставника и видишь, что то, что от наиболее ранней юности, воспринято им цельно и без теорий, потому и читается это как сама правда; читатель так же обогащается бабушкой, как некогда обогащался ею сам автор. В меньшей степени это от деда, ибо дед, при всем своем уме и ладном слове, представляется неприятно обидчивым и злопамятным, вот таким, каким стал сам Алексей Максимович в позднейших своих наблюдениях и впечатлениях от жизни. Дед остается неоконченным, загадочным и неразрешенным, – так и умирает, не сказав про себя как следует! Может быть, начинающая самость, предвзятость в отношении деда, уже свое внутреннее заболевание помешали автору раскрыть своего деда пошире!

Еще теоретичнее и придуманнее у Горького староверческий отец. Тут сразу чувствуется известная искусственность, набранность отца из осколочков, частью из других людей, кажущихся автору «типичными», частью из книжек… Читаешь у Алексея Максимовича о бабушке и учишься многому новому, как учился у нее когда-то сам юный ее внучек. Едва ли не главная черта бабушки, от которой зависит в ней все остальное, это уменье учиться, непрестанно питаться (внимание и послушание) и готовность искать и признать вину в себе (отсутствие самоутверждения). Век живи – век учись у живой действительности, у правды Божией, – говорит широкая душа, готовая всему в мире внимать, всего послушать от сердца, изгоняя свое самоутверждение с самого корня. Такова голуба-душа Акулина Ивановна!

Все плохо, все мерзко и бессмысленно, – говорит дедушка-моралист: нечему учиться, а учить буду я сам, только бы вот подначитаться мне по книжкам! Таково слово обиженного человека, ибо обиженный человек всегда непременно – моралист. Обиженный, т. е. тот, кто чувствует себя обиженным от действительности, стремится уединиться, самоутвердиться, за всем наблюдать из себя и через себя!

Читаешь потом про староверческого отца и чуешь одно: вот ведь как сумел себя Алексей Максимович успокоить относительно этих людей! Вот как пришлось ему перерисовать и переделать тип отца, дабы более не беспокоиться от него! Так «ассимилировал» себе взрослый Горький и староверческого наставника и схимника из «Исповеди»; и не сдвинулся со своего, ничему не научился, остался в своем самоутверждении сам собою. А люди еще вредили ему, подтверждая: вот ведь какой твердый и самостоятельный человек наш учитель Горький!

А бабушка бы сказала: горе мудрым о себе, Олешинька, и горе разумным пред самими собою! Богат и мудр кажется такой сам себе; а он беден, и нищ, и убог!

Ну какую же, в самом деле, новую мудрость проповедует Алексей Максимович, если оставить ему на его совести нестерпимый его морализм, так навязчиво повторяющий с дьяком Еремеем: не так живете, не так, улица у вас узка и церковь больно низка? Мудрость Алексея Максимовича в том, что унизительно и низко для человека не стремиться к своему счастию, ко всяческому своему благополучию и образованию! Поэтому всякий, уклоняющийся от этого простого пути или отклоняющий других от него, – человек вредный и ничем не извиняемый.

Что же тут сказать? Что тут сказала бы бабушка?

Ведь всякий, решительно всякий, от волжского «мартышки», гоняющего за дровами, до братьев Каменских с их пароходами и до губернатора на Кремлевской горе, – все и без того во все лопатки устремляются к счастию и благополучию, каждый так, как его себе понимает. Ну и что же из этого? Со стороны смотреть на это или мило и приятно, если ты – бабушка Акулина Ивановна, или тоскливо, если заглянуть в близкое будущее каждого из людей, или, наконец, обидно и досадно, если ты обиженный в себе моралист, фарисей и теоретик.