На российском Дальнем Востоке советская власть оказалась более умеренной, чем радикальная Центросибирь. Несмотря на антиземские позиции Владивостокского Совета и лидера благовещенских большевиков Федора Никаноровича Мухина, временно возобладала примирительная позиция Краснощёкова по отношению к амурскому, приморскому и сахалинскому земствам. Согласно этой позиции, в связи с недостаточным распространением крестьянских советов земства считались представителями крестьян. Третий Дальневосточный съезд создал систему, альтернативную той, что внедрял Совнарком, упразднявший земства. В то же время лишь 5 из 23 мест в Далькоме досталось областным земствам, тогда как остальные 18 распределялись в равных пропорциях между советами рабочих, советами солдатских и советами крестьянских депутатов. Таким образом, представители советов оказывались в большинстве (не говоря о том, что солдатские и рабочие депутаты, как правило, входили в одни и те же советы) и могли контролировать Президиум Далькома из семи человек. Хотя меньшевики во главе с Вакулиным протестовали против этой недемократической системы и отказались вступать в комитет, Приморское областное земское собрание признало Дальком, 7 января 1918 года провозгласивший себя «высшим органом советской власти в крае». Поддержка Приморского земства позволила Краснощёкову заручиться и поддержкой большинства на Втором краевом съезде городских и земских самоуправлений, состоявшемся в Благовещенске в январе 1918 года. Несмотря на возражения Тимофеева и высказанное им предложение признать Сибирскую областную думу, съезд решил распустить Временное краевое бюро земств и городов. Это, впрочем, не означало полной интеграции в Советское государство. 13 января 1918 года Дальком фактически расширил автономию российского Дальнего Востока, создав Комиссариат иностранных дел под руководством большевика Николая Марковича Любарского, еще одного реэмигранта из США[371].
Даже среди большевиков власть Далькома еще не получила всеобщего признания. Многие из них не поддерживали подход Краснощёкова к несоветским органам самоуправления. 5 января 1918 года прошли новые выборы в Благовещенский Совет, на которых под давлением матросов Амурской флотилии и рабочих-металлистов одержали верх большевики, хотя в числе избранных оказались и эсеры (как правые, так и левые), и меньшевики. Мухин возглавил исполком Благовещенского Совета, в январе 1918 года провозгласившего свою власть в Амурской области. Новое благовещенское правительство не выступило в открытую против Далькома, но проводило свою политику, заменяя земские и городские органы советами. Несмотря на свой компромисс с земствами, в январе – феврале 1918 года Дальком приступил к реквизициям и конфискациям, а также ввел цензуру и секуляризацию образования, чем способствовал усилению антисоветского движения. Рабочие арсенала, матросы Амурской флотилии, гарнизонные войска, «интернационалисты» (бывшие немецкие и австрийские военнопленные) и корейские отряды, мобилизованные Александрой Петровной Ким и другими, объединились в Красную гвардию, став главной опорой cоветской власти. Новыми союзниками большевиков к востоку от Байкала стали демобилизованные солдаты, многие из которых вернулись домой в феврале 1918 года благодаря перемирию, заключенному большевиками с Германией и ее союзниками[372]. Как и в других частях бывшей империи, солдаты оказались главными проводниками революционной политики в сельской местности и главной социальной базой новой власти[373].
Впрочем, реальной властью Дальком обладал только в Хабаровске, Владивостоке и Сучане. Военно-революционные комитеты во Владивостоке и Хабаровске арестовывали директоров банков, сотрудников таможни, служащих бирж труда, глав почтовых и телеграфных контор, редакторов газет и офицеров. Далькомовская программа распределения земли, включавшая в себя наделение землей корейцев, не вызвала энтузиазма среди казаков и старожилов. Реквизиции зерна усилили враждебность населения к cоветской власти, и эсеры сохраняли свою популярность в сельской местности на протяжении всего 1918 года[374].